Насильник Жека
В гремящем, стучащем, но самом надежном транспорте, еду в те места на Французском бульваре, где прошла моя студенческая юность. Мое сознание не хочет мириться с новым, а, в действительности, давно забытым старым названием – «Французский». В моей памяти он навсегда остался Пролетарским.
Трамвай стучит на стыках рельсов. Эта жесткая музыка – металлический рок – успокаивает. Стучащий, гремящий, визжащий на поворотах, он всегда довозил домой – в студенческое общежитие.
У театра музыкальной комедии трамвай резко повернул направо. Как всегда в таких случаях, завизжал, заскрежетал всей своей тяжестью, выехал на Пролетарский, то есть, Французский, бульвар.
Теперь самый надежный транспорт стучит колесами по рельсам, которые пролегли вдоль моря. Но его не видно за постройками и зеленью деревьев и кустарников. Лишь в промежутках между ними, когда за окном мелькают переулки и улочки, их бездонная перспектива поражает своей голубизной. Именно эти переулки и улочки ведут к многочисленным местам для купания, которые расположились между пляжами Ланжерон и Аркадия.
За окном мелькают ограды давно призабытых здравниц, медицинских учреждений, винных заводов, киностудии и прочих заведений бульвара у моря. Выхожу из трамвая и долго стою в неподвижности. Пытаюсь глазами отыскать тот пионерский лагерь, где когда-то подрабатывал на каникулах. Его ограждал кирпичный забор с металлической сеткой. В центре парка за ним возвышалось двухэтажное серое здание, построенное в классическом стиле.
Как он назывался, тот лагерь?! «Факел», «Орленок», «Звездочка», «Чайка», «Солнечный»? Или еще как. Напрягаю память, но точно не могу вспомнить. Кажется, он был здесь. Но на этом месте находятся незнакомые мне постройки.
Хотя все здесь до боли знакомое. Зелень парков. Ухоженные старые здания. Добротные ограды…
Только теперь появились высотки из бетона, красного кирпича, с преобладанием стекла. Они построены на других улицах, но смотрят с высоты на бульвар своими голубыми блестящими окнами.
На какое-то мгновение они отвлекают мое внимание. Кажется, что жить выше пятого этажа меня бы никто не заставил. Но потом представляю, как это здорово, когда просыпаешься и видишь под собой весь город, море и порт…
Трамвай скрылся в дальней перспективе. Уже не слышен его колес. А я продолжаю стоять в нерешительности на тротуаре у его колеи. Возле старой дороги, вымощенной булыжником.
Из задумчивости меня вывели двое мужчин в возрасте, которые двигаются в мою сторону по тротуару. По их виду и тону разговора понял, что они чувствуют себя на этом бульваре, как дома.
– Одесса – это город культур и наций, – сказал один из собеседников.
– Беня, ты не прав. Это не город, это целая страна, – возразил ему другой.
Мне пришлось прервать их мирную дискуссию. Под толщей лет уже не найти того, что тебя окружало. Может, аборигены помогут мне установить, где находился бывший пионерский лагерь.
Об этом их попросил.
– А когда вы в нем работали, уважаемый? – спросил первый из собеседников.
– В конце шестидесятых годов прошлого века.
– Оставьте свою безумную затею. Мы не можем восстановить, что здесь было пять-десять лет назад. Все меняется с неимоверною быстротой.
– Беня, ты не прав. Пусть скажет название лагеря. Может, вспомним.
Начал перечислять:
– «Факел», «Орленок», «Звездочка», «Солнечный»… Точно не помню.
– Не утруждайте себя напрасно, уважаемый, – сказал первый собеседник. – Вам здесь больше нечего ловить.
Они пошли дальше, оставив меня наедине с нерешенными проблемами.
А я совсем расстроился, окончательно осознавая, что тот пионерский лагерь, где мы работали вместе с Алоизой Исааковной, которую воспитатели называли просто Лизой, мне уже не отыскать. Мое выстраданное заочное свидание с женщиной, которая прошла через всю мою жизнь, не состоится.
Вдруг голову осенила идея, которая, может, позволит хоть немного приблизиться к моей мечте. Пусть исчез пионерский лагерь, но где-то должен оставаться пляж, на который мы водили детей.
Это желание оказалось более реальным. С трудом отыскал узенькую бетонную лестницу, которая вела на бывший студенческий пляж. Когда спустился на берег моря, то од души обрадовался. Там стояла палатка, возле нее – шезлонги. И больше ничего. В районе Ланжерона и пляжа Аркадия все было застроено. Здесь чудом сохранилось в таком виде, как в те далекие годы.
Стоял пасмурный, ветреный день. Желающих понежиться на берегу моря было мало. Несколько человек лежало на песке и шезлонгах, несколько молодых ребят бродили по берегу, и ни одного человека – в море.
Прошелся по пляжу. До боли мне знакомому. Остановился. Посмотрел на волнорез, на маяк-крестовину, который обозначал мелкое место. На ограждающий пляж со стороны города высокий отвесный берег.
Долго смотрел на пенные волны, на далекий горизонт. Как сказал классик: сколько ни смотри на море, оно никогда не надоест.
Вслушивался в плеск волн, наблюдал, как они откатывались с берега, увлекая за собой песок и гальку. Передо мною всплыло женское лицо…
В то время Лиза Исааковна находилась в расцвете лет. Наверное, ей тогда было под сорок. Но выглядела она на тридцать.
Коренная одесситка с черными, как смоль, волосами. Густыми и жесткими. О них она сломала не одну расческу.
Эти черные пышные волосы обрамляли ее исключительной белизны лицо с тонкими чертами. Она все время жила на юге, не пользовалась никакими женскими штучками. Не понимал, как сумела сохранить такое белое лицо, когда некоторые наши воспитатели после смены на море больше напоминали негров или индейцев, чем жителей Европы.
Мне казалось, что не из-под волос, а из-под нимба, на меня смотрели черные глаза. Они весело и доброжелательно глядели на мир из-под густых бровей и длинных ресниц. Острый носик, тонкие губы дополняли вид ее нежного лица.
Перед тем, как разрешить детям купаться, она в очередной раз давала наставление группе девочек тонким певучим голосом:
– За буйки не заплывать, не баловаться на воде.
Слушаю ее голос, как музыку, как песню. Пытаюсь таким же веселым, доброжелательным голосом дать наставления своей группе мальчиков.
Мы с этой женщиной ведем один отряд пионеров. Только за нею закреплены девочки, а за мною – мальчики.
Дети с визгом бросаются в море.
– Не баловаться на воде! – командует с берега физрук Евгений Иванович, которого мы называем Жека.
Жека преподает физкультуру в школе. От него сбежала жена, с ним не знаются дети. Две милые двойняшки, которые умоляют отца, чтобы он забыл к ним дорогу.
В школе его тоже не любят. За его навязчивые разговоры, за беспардонное вмешательство в дела других. За недопустимые вольности по отношению к женщинам. Особенно молодым преподавателям, которые только влились в коллектив. Он распускает не только язык, который у него без костей. Но и руки, позволяя тискать под разными предлогами преподавательниц прямо в учительской.
Склоняет их к кратковременным связям. И иногда это ему удается.
Как опытный охотник, он сразу усек свою жертву. Долго молча смотрел на Лизу Исааковну издали, не в состоянии отвести свои выскакивающие из орбит, зеленые глаза.
Одна из воспитательниц не выдержала, сделала замечание:
– Вы не на воспитателя смотрите, а на детей, которые купаются. Как бы чего не вышло.
– Вы не указывайте, что мне делать, – посоветовал ей он, ставя толстые губы трубочкой, скрестив на волосатой груди свои толстые руки.
Читал воспитательнице лекцию о безопасности на воде, пока она не сбежала от него.
Когда остался без слушательницы, опять обратил взгляд выпуклых зеленых глаз в сторону белой фигуры, к которой почему-то не приставал загар.
– Вот это бабенка, Сопля! – промолвил восхищенно, толкнув меня сильным плечом.
– Мы с нею в паре работаем. Никаких проблем, – высказал свое отношение к напарнице. – Мы с нею тоже поладим, – самоуверенно заявил Жека, чмокая толстыми губами. – Она никуда не денется от меня.
У каждого отряда был спальный корпус. Наш находился в длинном одноэтажном здании, разделенном на две части: для девочек и для мальчиков.
Возле корпуса в тени деревьев возвышалась круглая беседка, где дети, а с ними и мы, готовили и проводили мероприятия и просто отдыхали. Рядом с беседкой стояло несколько скамеек.
Вечером Жека зашел к нам в гости. В это время мы с Лизой Исааковной сидели на скамейке, обсуждали план мероприятий на следующий день.
Жека своеобразно приветствовал напарницу. Обнял ее за талию и прижал к себе. Она задрожала вся и поспешила отодвинуться от него подальше.
Его ее поведение не смутило. Он сел на скамейку. На какое-то время забыл о своей соседке. Завел обстоятельный разговор об особенностях рыбалки на море. Говорил долго и самоуверенно, с осознанием того, что излагает истины. Шлепал толстыми губами, время от времени делая их дудочкой.
Вначале мы с напарницей пытались слушать его, даже вносили свои реплики. Но он и ухом не вел на наши замечания. Лиза Исааковна тихонько поднялась со скамейки и ушла.
Жека еще несколько минут увлеченно рассказывал об особенностях морской рыбной ловли. Затем повернул голову в сторону, где сидела моя напарница, и, вдруг, обнаружил, что она исчезла.
Спросил недовольно:
– Не понял, Сопля. Что еще за финты?!
– О чем ты?
– Куда она испарилась, твоя напарница?
– Наверное, ушла по делам.
– Распинаюсь, рассказываю ей о тонкостях рыбалки, а, оказывается, у нее нашлись какие-то дела поважнее.
– Наверное! – согласился с ним я.
– Пусть пока побегает. Потом у нее не будет таких возможностей, – произнес уверенно Жека. – От природы она все равно никуда не денется. Ты видел, как она затряслась вся, когда к ней притронулся.
– Еще бы! – заметил я. – Она много лет живет одна.
– Ты думаешь, что она все это время не знала мужика!?
– Не могу ничего утверждать. Одно только знаю: муж у нее погиб на войне. После этого замуж она не выходила.
– Ты думаешь, что все это время была недоступной?! Наверное, не одного обхаживала, лобызала и облизывала.
На следующий день вся дружина выстроилась для подъема флага. Его подняли под звуки горна и дробь барабана.
Старшая пионервожатая громко отчеканила каждое слово:
– В борьбе за дело коммунистической партии, будьте готовы!
Красногалстучная ребятня возвела руки кверху и дружно ответила:
– Всегда готовы!
Зазвучал гимн пионерской организации:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы пионеры – дети рабочих.
Близится эра светлых годов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Радостным шагом с песней веселой
Мы выступаем за комсомолом.
Близится эра светлых годов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Грянем мы дружно песнь удалую
За пионеров семью мировую,
Будем примером борьбы и трудов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Мы поднимаем алое знамя.
Дети рабочих, смело за нами!
Близится эра светлых годов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Так в торжественной обстановке начался очередной день.
Затем ребят построили на зарядку. В легкой спортивной форме – в трусах и майке – перед ними встал Жека. Как римский полководец перед своими легионами.
– Ноги – на ширину плеч! – скомандовал он. – Еще шире! Раз, два, три, четыре…
Ребята под его громкие слова разводили руки, приседали, дружно выполняли все его команды.
Захватывало дух от этой единой целостности, здоровья и бодрости.
Это воодушевляло Жеку, приподнимало его в собственных глазах. Он считал себя в детском оздоровительном учреждении выше всех, даже выше начальника лагеря.
На пляже тоже чувствовал себя властелином. Только по его команде ребята входили в воду и выходили из нее. Только он наказывал нарушителей. Лишал права купаться в очередной заход или на весь день.
Когда дети нашего отряда купались, увидел, как он, очень довольный собой, раскачиваясь из стороны в сторону своей массивной фигурой, подвалил к Лизе Исааковне. Она пряталась в тени от жаркого солнца и о чем-то увлеченно разговаривала с подругой. Женщины, наверное, вспомнили смешной эпизод. Стояли и улыбались.
В это время Жека, как бульдозер, разгребая ногами песок, подвалил к ним, вмешался в их мирный разговор. С важным видом, шлепая толстыми губами, стал набивать себе цену. Объяснял, что здесь, на пляже, без его ведома ничего не происходит и не произойдет.
Женщины не могли оценить его по достоинству. Еще больше рассмеявшись, убежали. Жека не сразу перестроился. Неизвестно кому еще несколько минут рассказывал о важности своей персоны. Потом свое недовольство вылил на купающихся детей.
Несколько раз за день пытался отловить мою напарницу в укромном местечке, но она неизменно ускользала от него, как из рук рыбака верткая рыба.
Ему оставалось только издали наблюдать за ней. Как охотник, он прикидывал, как же, наконец, достать свою жертву.
Вечером он снова пришел к нам на скамейку. Хотел взять Лизу Исааковну крепкой рукой за талию, но она успела увернуться. Он погонял рукой воздух и шлепнулся на скамейку рядом со мною.
Неувязка с моей напарницей не поколебала решительности Жеки. В его голове сработал привычный механизм. Он, как заводной, приступил к разработке очередной темы. При этом не спускал выпуклых зеленых глаз с моей напарницы, боясь, как бы она не убежала.
Но Лиза Исааковна вдруг вспомнила, что ей надо написать планы завтрашнего мероприятия. Заспешила в спальный корпус.
– Что она из себя недотрогу строит, Сопля, – сказал, задетый за живое, Жека. – Может, у меня к ней серьезные намерения. А она бегает, как целочка.
Работа в пионерском лагере оторвала меня от однокурсников. Вставал, делал зарядку и включался в плановые мероприятия, которые растягивались на целый день. Не знал, что происходит с моими друзьями, как они отдыхают. Но, самое главное, не ведал, где моя любимая девушка – однокурсница Галя.
Испытывал к ней романтические чувства. Считал, что любовь – послание с небес. А моя любимая – и есть сама посланница.
Старался показать Гале свое возвышенное отношение к ней взглядами, жестами, поступками, но не подходил к ней и не заговаривал. А она, увидев мой первый шаг, ждала, что сделаю второй. Спущусь на землю и обрушусь на нее теплым дождем поступков и слов.
Но у меня дальше этого не шло. Потому, что жил в придуманном мною мире. В мире грез и больших ожиданий. Мечтал о путешествиях и встречах с интересными людьми. Увлекательной и полезной людям работе. Еще не созрел до будничных земных отношений. Не думал заводить семью, о которой мечтали все мои однокурсницы.
Когда в лагере появился Жора Кеслер, мой однокурсник и друг, немец из Николаева, очень обрадовался. Наконец-то узнаю последние новости.
В тот день проводился конкурс умелых – очень ответственное в лагере мероприятие. Наш с моей напарницей отряд рассчитывал занять одно из первых мест. Лиза Исааковна рассчитывала на меня. На мою поддержку, влияние на ребят.
Но, несмотря на это, взвесила все за и против. Учитывая, что друг приехал на несколько дней, сказала:
– Будет лучше, если ты пообщаешься с ним.
Жора был старше меня. Он отслужил в армии. Имел трудовой стаж. Успел пожить и развестись с женщиной. Сегодня он поразил меня какой-то скованностью в общении. Вроде чего-то недоговаривал.
Мы с ним зашли в ближайшее кафе. Я уже успел получить аванс. Поэтому угостил друга пивом. Обменялись новостями. Друг долго рассказывал о братьях Меладзе. Очень талантливых ребятах, которые пели и занимались музыкой.
Уже собрались расходиться, когда решил спросить о своей любимой. Жора еще раз окинул меня оценивающим взором.
Никак не решался сказать главную новость, ради которой он, наверное, и заехал ко мне.
– Знаешь, Галя замуж выходит. За военного, – сказал он и уставил глаза в стол.
– Не может быть! – все во мне всколыхнулось.
– Вчера с сестрой ее в библиотеке встретился. Она рассказала.
Мне захотелось забыться, уснуть, раствориться. Исчезнуть из этой земли. Ни о чем не думать. Ничего не знать. Поспешил к стойке, где плотный мужчина в рубахе с короткими рукавами наливал посетителям пиво, вино и водку.
– Что вам? – спросил он меня.
– Открой бутылку водки, – сказал весело.
– Не много вам будет? – увидев, что перед ним еще совсем юное существо, спросил он.
– Самый раз, – весело ответил.
Мною овладело веселое расположение духа. Шутил, говорил глупости, провозглашал убойные тосты.
Окончилась наша встреча в кафе тем, что Жора еле живого притащил меня в лагерь. Я ничего не соображал. Не пришел, а приполз. В верхней одежде, в туфлях, завалился на кровать. Мы спали в одном помещении с детьми, чтобы они не баловались, оставшись одни.
Ребята большой толпой стояли у двери и показывали на меня пальцами. Они никогда не видели своего воспитателя в таком состоянии.
Прибежала напарница. Она разогнала зевак. Раздела, разула меня и уложила в постель.
На следующий день меня вызвала начальник лагеря Евгения Федоровна. Это была в годах, крепко сложенная, постного вида женщина. Она больше смахивала на мужчину, чем на женщину. Коллеги говорили, что в юности она увлекалась художественной гимнастикой и занимала призовые места в престижных соревнованиях. Была миниатюрной.
– Тебе не стыдно? – спросила она хриплым прокуренным голосом.
Не дождавшись моего ответа, добавила:
– Приполз, как свинья.
Я молчал.
– Придешь к обеду за документами. И в институт мы соответствующие материалы отправим.
Встал и пошел к себе.
– Куда ты? – прокричала мне вслед начальник лагеря. – Я тебя не отпускала.
«И не надо меня отпускать, – подумал. – Сам себя отпускаю».
Начал собирать личные вещи. Готовился ехать домой, к своим родителям. Мне было все равно. Мир рухнул в моих глазах окончательно и бесповоротно.
Меня остановила Лиза Исааковна.
– Никуда не собирайся. Я не буду работать с другим напарником.
– Директор сказала, чтобы пришел за документами.
– Никуда не уходи. Жди меня.
Лиза Исааковна выскочила из спального корпуса, чтобы вскоре вернуться. Убедила, что с директором все улажено. Нечего волноваться.
Увела меня на самую дальнюю в лагере скамейку. Спросила, глядя в глаза:
– Боря, что произошло?
– Галя выходит замуж. Сокурсница. Любимая девушка.
– Ну и что из этого?! Она давала тебе обещания? Объяснялась в любви?
– Никаких обещаний. Никаких объяснений. Любил ее безответной любовью.
– Боря! Подумай хорошо! Ты любил не Галю. Ты создал в своем воображении в ее образе совсем другую девушку. Вы с Галей не знаете друг друга, чтобы строить какие-то отношения. Поэтому, тебе не о чем жалеть.
– Вы так думаете?
– Совершенно в этом уверена.
– Мне от этого не легче.
– Понимаю. Все это надо пережить. Но у тебя не безвыходное положение, чтобы так сильно расстраиваться.
Дул сильный ветер. Море штормило. Сегодня не водили ребят на пляж.
Вышел за территорию лагеря. Ноги сами понесли меня по бетонным ступеням вниз, где бушевала стихия. Несмотря на успокаивающие слова моей напарницы, меня одолевала глубокая обида. Галя видела, как высоко ставлю ее. Она была для меня всем в этой жизни. И никто, и ничто не в состоянии ее заменить.
Несмотря на это, она на меня наплевала и ушла к военному. Не подумала, как это переживу. Волна жалости к самому себе накатилась вдруг и охватила мое существо.
Меня уже ничего не могло остановить. Сбросил босоножки и в одежде кинулся в бурлящую пучину.
– Боря! Остановись! – услышал за собою голос напарницы.
Даже не оглянулся. Впереди передо мною длинною серою полосою мелькал волнорез. Он то появлялся, то исчезал в пучине. Единственной моей целью было заплыть за него. Чтобы меня затянула уходящая волна. Чтобы новая волна раз и навсегда разлучила с жизнью, со всей мощью обрушив мое тело на бетонную громадину.
Видимо, напарница догадалась о моих намерениях. Когда уже приблизился к бетонной полосе, она догнала меня, маленькой ладонью схватила за ногу, с невиданной силой потянула обратно. Отчаянно сопротивляться. Нахлебался соленой воды, но не чувствовал ее горечи.
Продолжал вырывать свою ногу из руки женщины, но сильная волна, перекатившись через волнорез, завертела нас всей своей силою.
Не помню: то ли мы выплыли сами на берег, то ли нас вынесло. Только с полчаса отлеживались на песке. Без движения. У нас не было сил двигаться.
Моя напарница первая поднялась с песка. Она была вся мокрая. Тоже не снимала одежду. Бросилась в море в легком платье с короткими рукавами. И я первый раз увидел, что ее жесткие непокорные волосы поникли. Они прилипали к голове и лицу. Точно черные струйки воды, стекали по ее щекам, тонким губам, выделяя острый нос.
– Зачем вы не дали сделать мне то, что задумал?! – возмущенно сказал, тоже поднимаясь с песка.
– Никогда не совершай поступки на горячую голову. Обязательно дай ей остыть.
– Мне без Гали не будет жизни.
– Подумай хорошенько и успокойся. Ты обязательно найдешь девушку, о которой мечтаешь. Красивую, добрую, способную тебя понять.
– Все равно не смогу без нее существовать.
– Зачем тебе Галя?! Она тебе ничего не даст: ни взаимопонимания, ни участия, ни любви. Не мучь себя и выбрось ее из головы.
Что-то хотел ответить в свое оправдание, но не нашел, что.
Она подошла ко мне. Взяла за руку.
– Боря! Идем! Нас ждут дети.
У меня не было сил сопротивляться. Покорно поплелся за ней.
Мы брели по территории лагеря мокрые, грязные. С нас не сводили глаз воспитатели и дети. Но ребята уже не улыбались, как в первый раз, когда приполз из кафе. Они серьезными глазами внимательно наблюдали за нами, догадываясь, что их воспитатель переживает личную трагедию.
До этого слышал краем уха, как Лиза Исааковна рассказывала им о моей большой любви к Гале.
Вечером ветер утих. Море успокоилось. Мы с Лизой Исааковной и ребятами долго сидели на скамейке возле нашего корпуса. Моя напарница не отпускала меня до самого отбоя. И только, когда отряд лег спать, позволила уйти в спальный корпус. Заснул, как убитый.
На следующий день после завтрака отправились на море. Светило яркое солнце. Не стал спускаться на пляж. Остановился на возвышенности. Увидел залив. Корабли на рейде, которые неподвижно застыли, ожидая своей очереди захода в порт.
Яркое солнце освещало пески Лузановки, которые виднелись на другой стороне залива. Мне вдруг стало страшно: если бы не напарница, ничего этого уже не увидел. Это утро. И пляж, и море. Все б пропало во мраке, сгинуло в пучине.
Спустился на пляж. Неуклюже стал перед Лизой Исааковной на колени. Прижался губами к ее нежной руке. Она не вырвала ее из моих рук, не стала убегать от меня, как от Жеки.
Другой рукой погладила мою голову.
– Боря, что с тобой? – спросила.
– Спасибо! – прошептал в ответ.
Ни воспитатели, ни дети не понимали, что произошло. Но они догадывались, что что-то важное. Никто ничего не сказал. Только Жека посмотрел на эту необычную сцену и покрутил пальцем у своей головы, выразительно посмотрев на меня.
Замужество Гали отошло на второй план. Чувство боли притупилось. Действительно, она больше существовала в моих мечтах. Встречаясь каждый день, мы, по существу, не знали друг друга. Не разговаривали, не делились своими впечатлениями и мнениями. Каждый жил сам по себе.
К тому же, я не собирался жениться. Мечтал о путешествиях по своей необъятной стране. Не мог дождаться, когда окончу вуз и получу направление куда-нибудь на север.
Меня с Галей в этой жизни ничего не связывало.
С того памятного дня, когда Лиза Исааковна вытащила меня из бушующего моря, стал относиться к ней по-другому. Хотя внешне, вроде, ничего не изменилось. Впервые задумался о страданиях женщины, которая потеряла мужа. Живет совершенно одна. Не пытается покончить с собою. Никому не жалуется на судьбу. Даже шутит и улыбается.
Никакие попытки Жеки завоевать Лизу Исааковну словом не имели успеха. Моя напарница постоянно убегала от него.
Тогда он решил применить силу. Возле столовой находилось небольшое помещение для обслуживающего персонала. Днем женщины были заняты на работе. В нем не бывали.
Выходил из столовой после ужина и увидел, как Жека подвалил к моей напарнице. Взял ее под руку и увлек за собой. Лиза Исааковна сопротивлялась. Пыталась вырваться из его грубых, бесцеремонных рук. Тогда он смял ее, как цветок, и насильно потащил в помещение.
На какое-то время остолбенел, не зная, как мне поступить. Потом услышал грохот и громкую возню, женские крики. Отбросил все сомнения, нерешительность. Заскочил в помещение. Жека уже повалил женщину на кровать. Она вся дрожала, извивалась под ним, продолжала отчаянно сопротивляться.
– Жека, перестань насильничать! – закричал я.
Он отпустил Лизу Исааковну, посмотрел на меня выпученными зелеными глазами.
– Уматывайся отсюда, Сопля, пока в лоб не получил. Быстро!
Моя напарница, воспользовавшись этим, выскочила из помещения.
Долго думал над случившимся. Жека говорил мне, что он хотел бы жениться на воспитательнице. Что в своей жизни не встречал такой симпатичной женщины.
Моя напарница живет одна. Несомненно, нуждается в твердом мужском плече. Почему бы им не объединить свои судьбы. Создать нормальную семью. Обрести свое счастье.
Но вместо того, чтобы искать пути к ее женскому сердцу, Жека добивается своей цели силой, полагая, что заставит ее подчиниться ему. «Жена да убоится мужа своего» – не раз говорил он мне.
Когда в лагере объявили отбой, мы с напарницей еще сидели на скамейке и дышали свежим воздухом. Решился на откровенный, трудный разговор.
– Лиза Исааковна, Жека поступил неправильно. Нагло, грубо. Но он мне говорил, что у него к вам серьезные намерения. Какой не есть, но он все же мужчина.
– Ты считаешь, что он мужчина?! Если есть детородный орган, значит он мужчина?! Он тупое, самодовольное чудовище!
– Он может скрасить ваше одиночество. В физической силе ему нельзя отказать. Он все занесет и вынесет, поставит и переставит…
– Обойдусь без его помощи. Он не понимает самого главного, что нужно женщине. Это внимание и ласка. Настоящие мужчины так не поступают. И для себя твердо решила: не связываться с этим подонком.
Она помолчала некоторое время, затем тихо промолвила:
– Не хочу оскорблять память моего Изи. Мой Изяслав за мною несколько месяцев увивался, чтобы только поцеловать мою руку. Он угадывал и предупреждал все мои желания. Ни разу не видела от него ни грубости, ни наглости. Было только внимание и уважение.
– Расскажите мне о нем подробнее, – не удержался я.
– Он был, как и я, из еврейской семьи. Мы жили в одном доме старой постройки. Этот дом обозначала арка. Когда ты проходишь за нее, то оказываешься во дворе с маленькими домиками, которые считались квартирами. Они образовывали замкнутый круг с единым выходом.
В нашем доме все удобства были на улице. В центре двора под каштанами стоял длинный самодельный стол. За ним собирались жители. Отмечали все даты, начиная от рождения и заканчивая тризной.
Мы с Изей жили в одном дворе и учились в одной школе. Но серьезно начали дружить только в старших классах. Сразу после окончания школы – расписались. Сыграли скромную свадьбу и стали жить вместе.
Война ворвалась в Одессу внезапно. Нас разбудили взрывы авиабомб, пожары в разных частях города. В море от взрывов вздымались горы воды, создавалось такое впечатление, что квакают огромные лягушки.
Войска Южного фронта, которые обороняли Одессу с суши, могли окружить. Поэтому они отошли. Город оказался на осадном положении. Его защищали войска Одесской военно-морской базы, Черноморского флота и местное население.
Однажды Изя сказал мне, что пойдет в военкомат, чтобы его взяли в ополчение.
– Зачем спешить? – возразила. – Военкомат сам вызовет, когда до тебя дойдет очередь.
– Не имею права отсиживаться, когда мой город взяли в осаду враги. Мои друзья – Леня Колцун, Коля Галушка и Миша Кацнельсон – уже побывали в военкомате.
Изе дали не по размеру брюки и гимнастерку. Тяжелые кирзачи.
Он обул сапоги. Они болтались на ногах.
– Боже мой, как ты будешь в них ходить, – воскликнула.
– Ищи нормальные портянки, – спокойно произнес он.
Мы разорвали старую простыню. Он намотал портянки на ноги. Обул сапоги, прошелся по комнате. И сказал, что теперь они не болтаются.
Ему дали винтовку образца 1914 года. И полную сумку патронов. До этого он ни разу не держал в руках оружие. Целый вечер прощелкал затвором, вставляя и вынимая патроны.
К нему зашли друзья в такой же, не по росту, форме. Леня Колцун, Коля Галушка, Миша Кацнельсон и еще какие-то, не знакомые мне, ребята. В пилотках с красными звездочками.
Уже направились на пункт сбора на Пересыпь. Но старый Колцун принес большую канистру с вином. Вслед за этим выбежала мама Миши Циля с чайником и вазой спелых яблок.
Папаша Колцун достал из кармана граненый стакан и поставил на стол. Циля налила из канистры полный чайник вина. Затем наполнила стакан. Папаша Лени первым взял его, сказал:
– Давайте по молдавскому обычаю. Из одного стакана.
Он взял из рук Цили граненый стакан, наполненный красным вином, повернулся к ребятам, уходящим на защиту города, и произнес:
– За ваше здоровье!
Когда стакан сделал несколько кругов, жители двора расслабились.
По скрипучей деревянной лестнице, увитой виноградом, к провожающим спустился со второго этажа со скрипкой Беня Скрипач. Кажется, заплясал на струнах смычок. Полилась мелодия, которая никому не позволила устоять на месте. Все пустились в пляс. Даже самые древние старики.
Застучали тяжелые солдатские сапоги. Ребята оттягивались в темпераментном танце «Семь сорок», который некоторые шутники называли «Без двадцати восемь».
Когда окончилось вино и стихли тосты, пришла пора прощаться.
–У меня такое чувство, что мы больше с тобою не увидимся, – сказала Изе.
–Увидимся, солнышко! Обязательно увидимся. Наше дело правое. Мы победим, – успокаивал меня любимый.
Не строевым шагом, а кто, как мог, в больших, не по размеру, сапогах, в пилотках с красными звездочками, ребята пошли в сторону Пересыпи, на место сбора.
Все трудоспособное население вышло на защиту осажденного города. Не только с оружием в руках. Мы рыли окопы, работали на заводах и фабриках. Делали все, что от нас зависит, хотя были перебои с питанием и водою, люди валились от усталости.
Когда мы рыли окопы, на подступах к городу, меня нашел Коля Галушка.
– Крепись, Лиза. Вынужден тебе сообщить неприятную новость: отлетался твой голубь сизокрылый.
– Не может быть! – воскликнула.
– Он неосторожно высунулся из окопа. Пуля снайпера попала ему в лоб. Изя скончался мгновенно, – объяснил Коля.
Для меня это были самые трудные в моей жизни дни. Только невероятное физическое напряжение и понимание того, что ты такая же, как все, помогли мне выжить.
Когда командование поняло, что дальше защищать Одессу не имеет смысла, войска с помощью флота были переброшены в Севастополь. Целая армия ушла из города. Осиротел порт. Ветер носил на площади возле оперного театра обрывки старых газет. С полдесятка заброшенных лошадей пронеслось с диким ржанием. Собаки, спасаясь от первых октябрьских ночных холодов, грелись на канализационных люках.
Но те, кто более 70 дней осаждал город, боялись в него заходить. Они знали, что он неприступен. Несмотря на превосходство сил. Несмотря на то, что его жители умирали от недоедания и жажды, недосыпали, валились с ног от усталости.
Затем с большими предосторожностями в город зашли румынские войска.
Отыскала захоронение Изи, следила за тем, как его останки переносили в братскую могилу. В парке имени Шевченко вознесся над морем обелиск и всегда горит вечный огонь, напоминая о тех далеких годах.
– На плитах с именами погибших защитников Одессы есть и фамилия моего Изи, – окончила свой рассказ Лиза Исааковна.
После этого разговора сказал Жеку, что моя напарница не может его терпеть, чтобы он прекратил ее преследовать.
– Все только начинается, Сопля! – ответил он. – Взял ее за талию – она вся затряслась. Взял ее за грудь – она еле удержалась на ногах. Повалил ее на кровать – она уже была готова, чтобы отдаться мне. Только твое вмешательство помешало добиться цели.
– Ничего у тебя не выйдет! Перестань преследовать женщину, которая тебя ненавидит!
– От ненависти до любви – один шаг. Ты увидишь, как она будет меня любить. Она не попрет против природы. Заделаю ребенка. Тогда она уже точно от меня никуда не денется.
Не стал дальше слушать Жеку. Не мог даже подумать, чтобы против воли девушки ее обнять, тем более – решать за нее ее судьбу.
Жека оставался верен безумной идее. Он не оставлял в покое мою напарницу, с каждым разом поступая все наглее и напористее.
В тот день проводилось какое-то серьезное мероприятие. Все дети и воспитатели находились на общей площадке. Забыл в своем спальном корпусе приготовленные заранее для ребят маленькие флажки, которые вот-вот должны потребоваться. Тихонько ускользнул из линейки и побежал в свой корпус.
Уже был возле дверей, когда услышал голос Лизы Исааковны:
– Убирайся отсюда, чудовище!
Мигом заскочил в корпус для девочек, откуда раздался крик. Жека уже полностью овладел моей напарницей. Он, наверное, уже успел оглушить ее своим кулаком, который чем-то напоминал кувалду. Она лежала без сознания, что развязало руки насильнику.
Быстро оглянулся по сторонам. У дверей стояла кругля палка, которой девочки закрывали двери на ночь. Засовывали в дверную ручку.
Недолго думая, схватил ее и ударил Жеку по голове. Он обмяк и свалился с кровати на пол. Моя напарница тоже лежала без сознания.
Когда мы возвратились в корпус с медсестрой, Жеки уже не было в помещении. Он поспешил скрыться. Медсестра принялась приводить Лизу Исааковну в сознание, а я побежал к своему отряду, который ждал флажки.
После мероприятия опять поспешил к моей напарнице. Она пришла в сознание, но ее донимали головные боли, ее продолжало лихорадить.
– Ты вовремя успел, – сказала она слабым голосом, когда увидела меня. – Иначе бы он меня изнасиловал. Спасибо, Боря!
На следующий день Лиза Исааковна не вышла на линейку. Девочки мне сказали, что она заболела.
– Что с вами? – спросил ее.
– Ничего особенного. У меня критические дни. Они бывают у каждой женщины.
На этот раз критические дни у моей напарницы проходили особенно тяжело. Она ничего не ела. Она не двигалась. Она была бледной, такой же белой, как ее белоснежная простыня. Испугался за будущее женщины. Решил раз и навсегда поставить точку в ее истории с Жекой.
В это время он сидел с молодыми воспитательницами, компостировал им мозги. А они, привыкшие к его грубости, наглости, не имея силы воли, чтобы отфутболить его, слушали его галиматью.
Увидев меня, Жека прервал рассказ, оживился:
– Как поживает твоя напарница, Сопля?
Сколько у меня накопилось ненависти к нему, выплеснулось враз, как извержение вулкана. Мне надоело ходить под ним. Выслушивать его поганые речи. Наблюдать, как он пытается изнасиловать мою напарницу.
– Не смей меня больше так называть! Я – Борис Иванович.
– Ты смотри, как заговорил. Стал взрослым.
– А ты, как был подонком, так им и останешься.
Жека встал со скамейки, твердым шагом направился ко мне.
– Урою сейчас, с землей сравняю.
Знал, что не поздоровится. Ничего не смогу сделать, чтобы противостоять этому уроду. Но не дрогнул.
У одной из молодых воспитательниц не выдержали нервы. Она вскочила со скамейки и стала между нами.
– Попробуй, только тронь!
Жека думал, что она не выдержит, отойдет. Приблизился к ней вплотную. Лицом к лицу.
Но она ни на шаг не отступила.
Он застыл перед нею, как истукан. Не знал, как поступить дальше. Его, мужчину в годах, спортсмена, наделенного недюжинной силой, посмел оскорбить при женщинах какой-то юнец, который еще по-настоящему не оторвался от маминой юбки.
Жека попытался немного усмирить свою гордыню, не уронить себя окончательно перед обществом женщин. Он снова сел на скамейку. Возвратился к своему рассказу, который никто не слушал.
А меня, между тем, продолжало нести дальше:
– Чтобы больше не приближался к Лизе Исааковне на пушечный выстрел!
Мое заявление о женщине, которой он добивался, его взбесило. Но он попытался сохранить спокойствие.
– Все равно добьюсь своего, – произнес уверенно.
– Ты больше к ней не притронешься! Я тебе это гарантирую!
Развернулся и пошел к своему корпусу. По дороге думал, что могу противопоставить этому верзиле, которого природа наделила силой, но не дала ума.
Ни громы, ни молнии, ни штормы не могли уже остановить меня. «У меня нет такой силы, но есть голова, которая может принимать нужные решения», – думал.
Резко повернул к центральному корпусу. Открыл тяжелую деревянную дверь и очутился в помещении с высокими потолками. Здесь, на первом этаже этого здания, находился кабинет директора.
Евгения Федоровна сидела за столом. Перед ней лежал кулек с креветками. Она высасывала их содержимое и бросала в урну.
Сказала недовольно:
– Что там у тебя еще?
Объяснил, что Жека предпринял несколько попыток изнасиловать Лизу Исааковну. Если его не остановить, он добьется своего.
– Что ты предлагаешь? – спросила она.
– Выгнать Жеку. Таким не место в лагере.
– Еще чего! Где возьму в разгар сезона физрука. Гляди, какая недотрога, твоя напарница. Переспит с мужиком. Что от этого изменится?!
– Она не спит с первыми попавшимися мужчинами.
– Что вы бегаете, выгораживаете друг друга?! То она пороги обивала. Теперь – ты!
– Если вы завтра не выгоните его с работы, заявлю в милицию. Не поможет – пойду в райком. Он все равно получит свое.
Еще никогда не был настроен так решительно. Еще никогда не держал себя так уверенно. Удивлялся самому себе.
Евгения Федоровна впервые внимательно посмотрела на мое пылающее праведным гневом лицо. Такой решительности она от меня никак не ожидала. Тихий, скромный юноша вдруг превратился в негодующего мужчину, способного качать свои права.
Со злом посмотрела на меня, ища повод, за что можно поставить на место. Но ей не за что было уцепиться. Мое появление в нетрезвом состоянии уже кануло в лету. Она поняла, что ни перед чем не остановлюсь. Ее ожидают неприятности, которых еще можно избежать.
– Ладно. Будем искать физрука, – произнесла недовольно.
…Эти воспоминания пронеслись в моей голове, живо напомнив де далекие годы.
Вдруг, на самом горизонте, в дымке, увидел темные глаза. Они приближались ко мне. Уже отчетливо различал черные волосы и белоснежное лицо женщины с острым носом и тонкими губами. Хотел сказать ей массу теплых слов. Спросить у нее, нашла ли она свое счастье. Захотел к ней притронуться.
В туфлях ступил навстречу в воду. Но меня кто-то схватил за руку. Потащил на берег.
– Мужчина, вы не Иисус Христос, чтобы ходить по воде, – сказал загорелый парень в плавках.
Взглянул на себя. На свои мокрые брюки и туфли.
– Ничего страшного. Они высохнут! – успокоил то ли себя, то ли парня.
И вновь поспешил взглянуть на море. Но опоздал. Видение исчезло. Бывшая напарница растворилась в пенных волнах. Женщина-еврейка, которая чуть коснулась моей судьбы, но оставила след навсегда.
В гремящем, стучащем, но самом надежном транспорте, еду в те места на Французском бульваре, где прошла моя студенческая юность. Мое сознание не хочет мириться с новым, а, в действительности, давно забытым старым названием – «Французский». В моей памяти он навсегда остался Пролетарским.
Трамвай стучит на стыках рельсов. Эта жесткая музыка – металлический рок – успокаивает. Стучащий, гремящий, визжащий на поворотах, он всегда довозил домой – в студенческое общежитие.
У театра музыкальной комедии трамвай резко повернул направо. Как всегда в таких случаях, завизжал, заскрежетал всей своей тяжестью, выехал на Пролетарский, то есть, Французский, бульвар.
Теперь самый надежный транспорт стучит колесами по рельсам, которые пролегли вдоль моря. Но его не видно за постройками и зеленью деревьев и кустарников. Лишь в промежутках между ними, когда за окном мелькают переулки и улочки, их бездонная перспектива поражает своей голубизной. Именно эти переулки и улочки ведут к многочисленным местам для купания, которые расположились между пляжами Ланжерон и Аркадия.
За окном мелькают ограды давно призабытых здравниц, медицинских учреждений, винных заводов, киностудии и прочих заведений бульвара у моря. Выхожу из трамвая и долго стою в неподвижности. Пытаюсь глазами отыскать тот пионерский лагерь, где когда-то подрабатывал на каникулах. Его ограждал кирпичный забор с металлической сеткой. В центре парка за ним возвышалось двухэтажное серое здание, построенное в классическом стиле.
Как он назывался, тот лагерь?! «Факел», «Орленок», «Звездочка», «Чайка», «Солнечный»? Или еще как. Напрягаю память, но точно не могу вспомнить. Кажется, он был здесь. Но на этом месте находятся незнакомые мне постройки.
Хотя все здесь до боли знакомое. Зелень парков. Ухоженные старые здания. Добротные ограды…
Только теперь появились высотки из бетона, красного кирпича, с преобладанием стекла. Они построены на других улицах, но смотрят с высоты на бульвар своими голубыми блестящими окнами.
На какое-то мгновение они отвлекают мое внимание. Кажется, что жить выше пятого этажа меня бы никто не заставил. Но потом представляю, как это здорово, когда просыпаешься и видишь под собой весь город, море и порт…
Трамвай скрылся в дальней перспективе. Уже не слышен его колес. А я продолжаю стоять в нерешительности на тротуаре у его колеи. Возле старой дороги, вымощенной булыжником.
Из задумчивости меня вывели двое мужчин в возрасте, которые двигаются в мою сторону по тротуару. По их виду и тону разговора понял, что они чувствуют себя на этом бульваре, как дома.
– Одесса – это город культур и наций, – сказал один из собеседников.
– Беня, ты не прав. Это не город, это целая страна, – возразил ему другой.
Мне пришлось прервать их мирную дискуссию. Под толщей лет уже не найти того, что тебя окружало. Может, аборигены помогут мне установить, где находился бывший пионерский лагерь.
Об этом их попросил.
– А когда вы в нем работали, уважаемый? – спросил первый из собеседников.
– В конце шестидесятых годов прошлого века.
– Оставьте свою безумную затею. Мы не можем восстановить, что здесь было пять-десять лет назад. Все меняется с неимоверною быстротой.
– Беня, ты не прав. Пусть скажет название лагеря. Может, вспомним.
Начал перечислять:
– «Факел», «Орленок», «Звездочка», «Солнечный»… Точно не помню.
– Не утруждайте себя напрасно, уважаемый, – сказал первый собеседник. – Вам здесь больше нечего ловить.
Они пошли дальше, оставив меня наедине с нерешенными проблемами.
А я совсем расстроился, окончательно осознавая, что тот пионерский лагерь, где мы работали вместе с Алоизой Исааковной, которую воспитатели называли просто Лизой, мне уже не отыскать. Мое выстраданное заочное свидание с женщиной, которая прошла через всю мою жизнь, не состоится.
Вдруг голову осенила идея, которая, может, позволит хоть немного приблизиться к моей мечте. Пусть исчез пионерский лагерь, но где-то должен оставаться пляж, на который мы водили детей.
Это желание оказалось более реальным. С трудом отыскал узенькую бетонную лестницу, которая вела на бывший студенческий пляж. Когда спустился на берег моря, то од души обрадовался. Там стояла палатка, возле нее – шезлонги. И больше ничего. В районе Ланжерона и пляжа Аркадия все было застроено. Здесь чудом сохранилось в таком виде, как в те далекие годы.
Стоял пасмурный, ветреный день. Желающих понежиться на берегу моря было мало. Несколько человек лежало на песке и шезлонгах, несколько молодых ребят бродили по берегу, и ни одного человека – в море.
Прошелся по пляжу. До боли мне знакомому. Остановился. Посмотрел на волнорез, на маяк-крестовину, который обозначал мелкое место. На ограждающий пляж со стороны города высокий отвесный берег.
Долго смотрел на пенные волны, на далекий горизонт. Как сказал классик: сколько ни смотри на море, оно никогда не надоест.
Вслушивался в плеск волн, наблюдал, как они откатывались с берега, увлекая за собой песок и гальку. Передо мною всплыло женское лицо…
В то время Лиза Исааковна находилась в расцвете лет. Наверное, ей тогда было под сорок. Но выглядела она на тридцать.
Коренная одесситка с черными, как смоль, волосами. Густыми и жесткими. О них она сломала не одну расческу.
Эти черные пышные волосы обрамляли ее исключительной белизны лицо с тонкими чертами. Она все время жила на юге, не пользовалась никакими женскими штучками. Не понимал, как сумела сохранить такое белое лицо, когда некоторые наши воспитатели после смены на море больше напоминали негров или индейцев, чем жителей Европы.
Мне казалось, что не из-под волос, а из-под нимба, на меня смотрели черные глаза. Они весело и доброжелательно глядели на мир из-под густых бровей и длинных ресниц. Острый носик, тонкие губы дополняли вид ее нежного лица.
Перед тем, как разрешить детям купаться, она в очередной раз давала наставление группе девочек тонким певучим голосом:
– За буйки не заплывать, не баловаться на воде.
Слушаю ее голос, как музыку, как песню. Пытаюсь таким же веселым, доброжелательным голосом дать наставления своей группе мальчиков.
Мы с этой женщиной ведем один отряд пионеров. Только за нею закреплены девочки, а за мною – мальчики.
Дети с визгом бросаются в море.
– Не баловаться на воде! – командует с берега физрук Евгений Иванович, которого мы называем Жека.
Жека преподает физкультуру в школе. От него сбежала жена, с ним не знаются дети. Две милые двойняшки, которые умоляют отца, чтобы он забыл к ним дорогу.
В школе его тоже не любят. За его навязчивые разговоры, за беспардонное вмешательство в дела других. За недопустимые вольности по отношению к женщинам. Особенно молодым преподавателям, которые только влились в коллектив. Он распускает не только язык, который у него без костей. Но и руки, позволяя тискать под разными предлогами преподавательниц прямо в учительской.
Склоняет их к кратковременным связям. И иногда это ему удается.
Как опытный охотник, он сразу усек свою жертву. Долго молча смотрел на Лизу Исааковну издали, не в состоянии отвести свои выскакивающие из орбит, зеленые глаза.
Одна из воспитательниц не выдержала, сделала замечание:
– Вы не на воспитателя смотрите, а на детей, которые купаются. Как бы чего не вышло.
– Вы не указывайте, что мне делать, – посоветовал ей он, ставя толстые губы трубочкой, скрестив на волосатой груди свои толстые руки.
Читал воспитательнице лекцию о безопасности на воде, пока она не сбежала от него.
Когда остался без слушательницы, опять обратил взгляд выпуклых зеленых глаз в сторону белой фигуры, к которой почему-то не приставал загар.
– Вот это бабенка, Сопля! – промолвил восхищенно, толкнув меня сильным плечом.
– Мы с нею в паре работаем. Никаких проблем, – высказал свое отношение к напарнице. – Мы с нею тоже поладим, – самоуверенно заявил Жека, чмокая толстыми губами. – Она никуда не денется от меня.
У каждого отряда был спальный корпус. Наш находился в длинном одноэтажном здании, разделенном на две части: для девочек и для мальчиков.
Возле корпуса в тени деревьев возвышалась круглая беседка, где дети, а с ними и мы, готовили и проводили мероприятия и просто отдыхали. Рядом с беседкой стояло несколько скамеек.
Вечером Жека зашел к нам в гости. В это время мы с Лизой Исааковной сидели на скамейке, обсуждали план мероприятий на следующий день.
Жека своеобразно приветствовал напарницу. Обнял ее за талию и прижал к себе. Она задрожала вся и поспешила отодвинуться от него подальше.
Его ее поведение не смутило. Он сел на скамейку. На какое-то время забыл о своей соседке. Завел обстоятельный разговор об особенностях рыбалки на море. Говорил долго и самоуверенно, с осознанием того, что излагает истины. Шлепал толстыми губами, время от времени делая их дудочкой.
Вначале мы с напарницей пытались слушать его, даже вносили свои реплики. Но он и ухом не вел на наши замечания. Лиза Исааковна тихонько поднялась со скамейки и ушла.
Жека еще несколько минут увлеченно рассказывал об особенностях морской рыбной ловли. Затем повернул голову в сторону, где сидела моя напарница, и, вдруг, обнаружил, что она исчезла.
Спросил недовольно:
– Не понял, Сопля. Что еще за финты?!
– О чем ты?
– Куда она испарилась, твоя напарница?
– Наверное, ушла по делам.
– Распинаюсь, рассказываю ей о тонкостях рыбалки, а, оказывается, у нее нашлись какие-то дела поважнее.
– Наверное! – согласился с ним я.
– Пусть пока побегает. Потом у нее не будет таких возможностей, – произнес уверенно Жека. – От природы она все равно никуда не денется. Ты видел, как она затряслась вся, когда к ней притронулся.
– Еще бы! – заметил я. – Она много лет живет одна.
– Ты думаешь, что она все это время не знала мужика!?
– Не могу ничего утверждать. Одно только знаю: муж у нее погиб на войне. После этого замуж она не выходила.
– Ты думаешь, что все это время была недоступной?! Наверное, не одного обхаживала, лобызала и облизывала.
На следующий день вся дружина выстроилась для подъема флага. Его подняли под звуки горна и дробь барабана.
Старшая пионервожатая громко отчеканила каждое слово:
– В борьбе за дело коммунистической партии, будьте готовы!
Красногалстучная ребятня возвела руки кверху и дружно ответила:
– Всегда готовы!
Зазвучал гимн пионерской организации:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы пионеры – дети рабочих.
Близится эра светлых годов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Радостным шагом с песней веселой
Мы выступаем за комсомолом.
Близится эра светлых годов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Грянем мы дружно песнь удалую
За пионеров семью мировую,
Будем примером борьбы и трудов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Мы поднимаем алое знамя.
Дети рабочих, смело за нами!
Близится эра светлых годов.
Клич пионера: "Всегда будь готов!"
Так в торжественной обстановке начался очередной день.
Затем ребят построили на зарядку. В легкой спортивной форме – в трусах и майке – перед ними встал Жека. Как римский полководец перед своими легионами.
– Ноги – на ширину плеч! – скомандовал он. – Еще шире! Раз, два, три, четыре…
Ребята под его громкие слова разводили руки, приседали, дружно выполняли все его команды.
Захватывало дух от этой единой целостности, здоровья и бодрости.
Это воодушевляло Жеку, приподнимало его в собственных глазах. Он считал себя в детском оздоровительном учреждении выше всех, даже выше начальника лагеря.
На пляже тоже чувствовал себя властелином. Только по его команде ребята входили в воду и выходили из нее. Только он наказывал нарушителей. Лишал права купаться в очередной заход или на весь день.
Когда дети нашего отряда купались, увидел, как он, очень довольный собой, раскачиваясь из стороны в сторону своей массивной фигурой, подвалил к Лизе Исааковне. Она пряталась в тени от жаркого солнца и о чем-то увлеченно разговаривала с подругой. Женщины, наверное, вспомнили смешной эпизод. Стояли и улыбались.
В это время Жека, как бульдозер, разгребая ногами песок, подвалил к ним, вмешался в их мирный разговор. С важным видом, шлепая толстыми губами, стал набивать себе цену. Объяснял, что здесь, на пляже, без его ведома ничего не происходит и не произойдет.
Женщины не могли оценить его по достоинству. Еще больше рассмеявшись, убежали. Жека не сразу перестроился. Неизвестно кому еще несколько минут рассказывал о важности своей персоны. Потом свое недовольство вылил на купающихся детей.
Несколько раз за день пытался отловить мою напарницу в укромном местечке, но она неизменно ускользала от него, как из рук рыбака верткая рыба.
Ему оставалось только издали наблюдать за ней. Как охотник, он прикидывал, как же, наконец, достать свою жертву.
Вечером он снова пришел к нам на скамейку. Хотел взять Лизу Исааковну крепкой рукой за талию, но она успела увернуться. Он погонял рукой воздух и шлепнулся на скамейку рядом со мною.
Неувязка с моей напарницей не поколебала решительности Жеки. В его голове сработал привычный механизм. Он, как заводной, приступил к разработке очередной темы. При этом не спускал выпуклых зеленых глаз с моей напарницы, боясь, как бы она не убежала.
Но Лиза Исааковна вдруг вспомнила, что ей надо написать планы завтрашнего мероприятия. Заспешила в спальный корпус.
– Что она из себя недотрогу строит, Сопля, – сказал, задетый за живое, Жека. – Может, у меня к ней серьезные намерения. А она бегает, как целочка.
Работа в пионерском лагере оторвала меня от однокурсников. Вставал, делал зарядку и включался в плановые мероприятия, которые растягивались на целый день. Не знал, что происходит с моими друзьями, как они отдыхают. Но, самое главное, не ведал, где моя любимая девушка – однокурсница Галя.
Испытывал к ней романтические чувства. Считал, что любовь – послание с небес. А моя любимая – и есть сама посланница.
Старался показать Гале свое возвышенное отношение к ней взглядами, жестами, поступками, но не подходил к ней и не заговаривал. А она, увидев мой первый шаг, ждала, что сделаю второй. Спущусь на землю и обрушусь на нее теплым дождем поступков и слов.
Но у меня дальше этого не шло. Потому, что жил в придуманном мною мире. В мире грез и больших ожиданий. Мечтал о путешествиях и встречах с интересными людьми. Увлекательной и полезной людям работе. Еще не созрел до будничных земных отношений. Не думал заводить семью, о которой мечтали все мои однокурсницы.
Когда в лагере появился Жора Кеслер, мой однокурсник и друг, немец из Николаева, очень обрадовался. Наконец-то узнаю последние новости.
В тот день проводился конкурс умелых – очень ответственное в лагере мероприятие. Наш с моей напарницей отряд рассчитывал занять одно из первых мест. Лиза Исааковна рассчитывала на меня. На мою поддержку, влияние на ребят.
Но, несмотря на это, взвесила все за и против. Учитывая, что друг приехал на несколько дней, сказала:
– Будет лучше, если ты пообщаешься с ним.
Жора был старше меня. Он отслужил в армии. Имел трудовой стаж. Успел пожить и развестись с женщиной. Сегодня он поразил меня какой-то скованностью в общении. Вроде чего-то недоговаривал.
Мы с ним зашли в ближайшее кафе. Я уже успел получить аванс. Поэтому угостил друга пивом. Обменялись новостями. Друг долго рассказывал о братьях Меладзе. Очень талантливых ребятах, которые пели и занимались музыкой.
Уже собрались расходиться, когда решил спросить о своей любимой. Жора еще раз окинул меня оценивающим взором.
Никак не решался сказать главную новость, ради которой он, наверное, и заехал ко мне.
– Знаешь, Галя замуж выходит. За военного, – сказал он и уставил глаза в стол.
– Не может быть! – все во мне всколыхнулось.
– Вчера с сестрой ее в библиотеке встретился. Она рассказала.
Мне захотелось забыться, уснуть, раствориться. Исчезнуть из этой земли. Ни о чем не думать. Ничего не знать. Поспешил к стойке, где плотный мужчина в рубахе с короткими рукавами наливал посетителям пиво, вино и водку.
– Что вам? – спросил он меня.
– Открой бутылку водки, – сказал весело.
– Не много вам будет? – увидев, что перед ним еще совсем юное существо, спросил он.
– Самый раз, – весело ответил.
Мною овладело веселое расположение духа. Шутил, говорил глупости, провозглашал убойные тосты.
Окончилась наша встреча в кафе тем, что Жора еле живого притащил меня в лагерь. Я ничего не соображал. Не пришел, а приполз. В верхней одежде, в туфлях, завалился на кровать. Мы спали в одном помещении с детьми, чтобы они не баловались, оставшись одни.
Ребята большой толпой стояли у двери и показывали на меня пальцами. Они никогда не видели своего воспитателя в таком состоянии.
Прибежала напарница. Она разогнала зевак. Раздела, разула меня и уложила в постель.
На следующий день меня вызвала начальник лагеря Евгения Федоровна. Это была в годах, крепко сложенная, постного вида женщина. Она больше смахивала на мужчину, чем на женщину. Коллеги говорили, что в юности она увлекалась художественной гимнастикой и занимала призовые места в престижных соревнованиях. Была миниатюрной.
– Тебе не стыдно? – спросила она хриплым прокуренным голосом.
Не дождавшись моего ответа, добавила:
– Приполз, как свинья.
Я молчал.
– Придешь к обеду за документами. И в институт мы соответствующие материалы отправим.
Встал и пошел к себе.
– Куда ты? – прокричала мне вслед начальник лагеря. – Я тебя не отпускала.
«И не надо меня отпускать, – подумал. – Сам себя отпускаю».
Начал собирать личные вещи. Готовился ехать домой, к своим родителям. Мне было все равно. Мир рухнул в моих глазах окончательно и бесповоротно.
Меня остановила Лиза Исааковна.
– Никуда не собирайся. Я не буду работать с другим напарником.
– Директор сказала, чтобы пришел за документами.
– Никуда не уходи. Жди меня.
Лиза Исааковна выскочила из спального корпуса, чтобы вскоре вернуться. Убедила, что с директором все улажено. Нечего волноваться.
Увела меня на самую дальнюю в лагере скамейку. Спросила, глядя в глаза:
– Боря, что произошло?
– Галя выходит замуж. Сокурсница. Любимая девушка.
– Ну и что из этого?! Она давала тебе обещания? Объяснялась в любви?
– Никаких обещаний. Никаких объяснений. Любил ее безответной любовью.
– Боря! Подумай хорошо! Ты любил не Галю. Ты создал в своем воображении в ее образе совсем другую девушку. Вы с Галей не знаете друг друга, чтобы строить какие-то отношения. Поэтому, тебе не о чем жалеть.
– Вы так думаете?
– Совершенно в этом уверена.
– Мне от этого не легче.
– Понимаю. Все это надо пережить. Но у тебя не безвыходное положение, чтобы так сильно расстраиваться.
Дул сильный ветер. Море штормило. Сегодня не водили ребят на пляж.
Вышел за территорию лагеря. Ноги сами понесли меня по бетонным ступеням вниз, где бушевала стихия. Несмотря на успокаивающие слова моей напарницы, меня одолевала глубокая обида. Галя видела, как высоко ставлю ее. Она была для меня всем в этой жизни. И никто, и ничто не в состоянии ее заменить.
Несмотря на это, она на меня наплевала и ушла к военному. Не подумала, как это переживу. Волна жалости к самому себе накатилась вдруг и охватила мое существо.
Меня уже ничего не могло остановить. Сбросил босоножки и в одежде кинулся в бурлящую пучину.
– Боря! Остановись! – услышал за собою голос напарницы.
Даже не оглянулся. Впереди передо мною длинною серою полосою мелькал волнорез. Он то появлялся, то исчезал в пучине. Единственной моей целью было заплыть за него. Чтобы меня затянула уходящая волна. Чтобы новая волна раз и навсегда разлучила с жизнью, со всей мощью обрушив мое тело на бетонную громадину.
Видимо, напарница догадалась о моих намерениях. Когда уже приблизился к бетонной полосе, она догнала меня, маленькой ладонью схватила за ногу, с невиданной силой потянула обратно. Отчаянно сопротивляться. Нахлебался соленой воды, но не чувствовал ее горечи.
Продолжал вырывать свою ногу из руки женщины, но сильная волна, перекатившись через волнорез, завертела нас всей своей силою.
Не помню: то ли мы выплыли сами на берег, то ли нас вынесло. Только с полчаса отлеживались на песке. Без движения. У нас не было сил двигаться.
Моя напарница первая поднялась с песка. Она была вся мокрая. Тоже не снимала одежду. Бросилась в море в легком платье с короткими рукавами. И я первый раз увидел, что ее жесткие непокорные волосы поникли. Они прилипали к голове и лицу. Точно черные струйки воды, стекали по ее щекам, тонким губам, выделяя острый нос.
– Зачем вы не дали сделать мне то, что задумал?! – возмущенно сказал, тоже поднимаясь с песка.
– Никогда не совершай поступки на горячую голову. Обязательно дай ей остыть.
– Мне без Гали не будет жизни.
– Подумай хорошенько и успокойся. Ты обязательно найдешь девушку, о которой мечтаешь. Красивую, добрую, способную тебя понять.
– Все равно не смогу без нее существовать.
– Зачем тебе Галя?! Она тебе ничего не даст: ни взаимопонимания, ни участия, ни любви. Не мучь себя и выбрось ее из головы.
Что-то хотел ответить в свое оправдание, но не нашел, что.
Она подошла ко мне. Взяла за руку.
– Боря! Идем! Нас ждут дети.
У меня не было сил сопротивляться. Покорно поплелся за ней.
Мы брели по территории лагеря мокрые, грязные. С нас не сводили глаз воспитатели и дети. Но ребята уже не улыбались, как в первый раз, когда приполз из кафе. Они серьезными глазами внимательно наблюдали за нами, догадываясь, что их воспитатель переживает личную трагедию.
До этого слышал краем уха, как Лиза Исааковна рассказывала им о моей большой любви к Гале.
Вечером ветер утих. Море успокоилось. Мы с Лизой Исааковной и ребятами долго сидели на скамейке возле нашего корпуса. Моя напарница не отпускала меня до самого отбоя. И только, когда отряд лег спать, позволила уйти в спальный корпус. Заснул, как убитый.
На следующий день после завтрака отправились на море. Светило яркое солнце. Не стал спускаться на пляж. Остановился на возвышенности. Увидел залив. Корабли на рейде, которые неподвижно застыли, ожидая своей очереди захода в порт.
Яркое солнце освещало пески Лузановки, которые виднелись на другой стороне залива. Мне вдруг стало страшно: если бы не напарница, ничего этого уже не увидел. Это утро. И пляж, и море. Все б пропало во мраке, сгинуло в пучине.
Спустился на пляж. Неуклюже стал перед Лизой Исааковной на колени. Прижался губами к ее нежной руке. Она не вырвала ее из моих рук, не стала убегать от меня, как от Жеки.
Другой рукой погладила мою голову.
– Боря, что с тобой? – спросила.
– Спасибо! – прошептал в ответ.
Ни воспитатели, ни дети не понимали, что произошло. Но они догадывались, что что-то важное. Никто ничего не сказал. Только Жека посмотрел на эту необычную сцену и покрутил пальцем у своей головы, выразительно посмотрев на меня.
Замужество Гали отошло на второй план. Чувство боли притупилось. Действительно, она больше существовала в моих мечтах. Встречаясь каждый день, мы, по существу, не знали друг друга. Не разговаривали, не делились своими впечатлениями и мнениями. Каждый жил сам по себе.
К тому же, я не собирался жениться. Мечтал о путешествиях по своей необъятной стране. Не мог дождаться, когда окончу вуз и получу направление куда-нибудь на север.
Меня с Галей в этой жизни ничего не связывало.
С того памятного дня, когда Лиза Исааковна вытащила меня из бушующего моря, стал относиться к ней по-другому. Хотя внешне, вроде, ничего не изменилось. Впервые задумался о страданиях женщины, которая потеряла мужа. Живет совершенно одна. Не пытается покончить с собою. Никому не жалуется на судьбу. Даже шутит и улыбается.
Никакие попытки Жеки завоевать Лизу Исааковну словом не имели успеха. Моя напарница постоянно убегала от него.
Тогда он решил применить силу. Возле столовой находилось небольшое помещение для обслуживающего персонала. Днем женщины были заняты на работе. В нем не бывали.
Выходил из столовой после ужина и увидел, как Жека подвалил к моей напарнице. Взял ее под руку и увлек за собой. Лиза Исааковна сопротивлялась. Пыталась вырваться из его грубых, бесцеремонных рук. Тогда он смял ее, как цветок, и насильно потащил в помещение.
На какое-то время остолбенел, не зная, как мне поступить. Потом услышал грохот и громкую возню, женские крики. Отбросил все сомнения, нерешительность. Заскочил в помещение. Жека уже повалил женщину на кровать. Она вся дрожала, извивалась под ним, продолжала отчаянно сопротивляться.
– Жека, перестань насильничать! – закричал я.
Он отпустил Лизу Исааковну, посмотрел на меня выпученными зелеными глазами.
– Уматывайся отсюда, Сопля, пока в лоб не получил. Быстро!
Моя напарница, воспользовавшись этим, выскочила из помещения.
Долго думал над случившимся. Жека говорил мне, что он хотел бы жениться на воспитательнице. Что в своей жизни не встречал такой симпатичной женщины.
Моя напарница живет одна. Несомненно, нуждается в твердом мужском плече. Почему бы им не объединить свои судьбы. Создать нормальную семью. Обрести свое счастье.
Но вместо того, чтобы искать пути к ее женскому сердцу, Жека добивается своей цели силой, полагая, что заставит ее подчиниться ему. «Жена да убоится мужа своего» – не раз говорил он мне.
Когда в лагере объявили отбой, мы с напарницей еще сидели на скамейке и дышали свежим воздухом. Решился на откровенный, трудный разговор.
– Лиза Исааковна, Жека поступил неправильно. Нагло, грубо. Но он мне говорил, что у него к вам серьезные намерения. Какой не есть, но он все же мужчина.
– Ты считаешь, что он мужчина?! Если есть детородный орган, значит он мужчина?! Он тупое, самодовольное чудовище!
– Он может скрасить ваше одиночество. В физической силе ему нельзя отказать. Он все занесет и вынесет, поставит и переставит…
– Обойдусь без его помощи. Он не понимает самого главного, что нужно женщине. Это внимание и ласка. Настоящие мужчины так не поступают. И для себя твердо решила: не связываться с этим подонком.
Она помолчала некоторое время, затем тихо промолвила:
– Не хочу оскорблять память моего Изи. Мой Изяслав за мною несколько месяцев увивался, чтобы только поцеловать мою руку. Он угадывал и предупреждал все мои желания. Ни разу не видела от него ни грубости, ни наглости. Было только внимание и уважение.
– Расскажите мне о нем подробнее, – не удержался я.
– Он был, как и я, из еврейской семьи. Мы жили в одном доме старой постройки. Этот дом обозначала арка. Когда ты проходишь за нее, то оказываешься во дворе с маленькими домиками, которые считались квартирами. Они образовывали замкнутый круг с единым выходом.
В нашем доме все удобства были на улице. В центре двора под каштанами стоял длинный самодельный стол. За ним собирались жители. Отмечали все даты, начиная от рождения и заканчивая тризной.
Мы с Изей жили в одном дворе и учились в одной школе. Но серьезно начали дружить только в старших классах. Сразу после окончания школы – расписались. Сыграли скромную свадьбу и стали жить вместе.
Война ворвалась в Одессу внезапно. Нас разбудили взрывы авиабомб, пожары в разных частях города. В море от взрывов вздымались горы воды, создавалось такое впечатление, что квакают огромные лягушки.
Войска Южного фронта, которые обороняли Одессу с суши, могли окружить. Поэтому они отошли. Город оказался на осадном положении. Его защищали войска Одесской военно-морской базы, Черноморского флота и местное население.
Однажды Изя сказал мне, что пойдет в военкомат, чтобы его взяли в ополчение.
– Зачем спешить? – возразила. – Военкомат сам вызовет, когда до тебя дойдет очередь.
– Не имею права отсиживаться, когда мой город взяли в осаду враги. Мои друзья – Леня Колцун, Коля Галушка и Миша Кацнельсон – уже побывали в военкомате.
Изе дали не по размеру брюки и гимнастерку. Тяжелые кирзачи.
Он обул сапоги. Они болтались на ногах.
– Боже мой, как ты будешь в них ходить, – воскликнула.
– Ищи нормальные портянки, – спокойно произнес он.
Мы разорвали старую простыню. Он намотал портянки на ноги. Обул сапоги, прошелся по комнате. И сказал, что теперь они не болтаются.
Ему дали винтовку образца 1914 года. И полную сумку патронов. До этого он ни разу не держал в руках оружие. Целый вечер прощелкал затвором, вставляя и вынимая патроны.
К нему зашли друзья в такой же, не по росту, форме. Леня Колцун, Коля Галушка, Миша Кацнельсон и еще какие-то, не знакомые мне, ребята. В пилотках с красными звездочками.
Уже направились на пункт сбора на Пересыпь. Но старый Колцун принес большую канистру с вином. Вслед за этим выбежала мама Миши Циля с чайником и вазой спелых яблок.
Папаша Колцун достал из кармана граненый стакан и поставил на стол. Циля налила из канистры полный чайник вина. Затем наполнила стакан. Папаша Лени первым взял его, сказал:
– Давайте по молдавскому обычаю. Из одного стакана.
Он взял из рук Цили граненый стакан, наполненный красным вином, повернулся к ребятам, уходящим на защиту города, и произнес:
– За ваше здоровье!
Когда стакан сделал несколько кругов, жители двора расслабились.
По скрипучей деревянной лестнице, увитой виноградом, к провожающим спустился со второго этажа со скрипкой Беня Скрипач. Кажется, заплясал на струнах смычок. Полилась мелодия, которая никому не позволила устоять на месте. Все пустились в пляс. Даже самые древние старики.
Застучали тяжелые солдатские сапоги. Ребята оттягивались в темпераментном танце «Семь сорок», который некоторые шутники называли «Без двадцати восемь».
Когда окончилось вино и стихли тосты, пришла пора прощаться.
–У меня такое чувство, что мы больше с тобою не увидимся, – сказала Изе.
–Увидимся, солнышко! Обязательно увидимся. Наше дело правое. Мы победим, – успокаивал меня любимый.
Не строевым шагом, а кто, как мог, в больших, не по размеру, сапогах, в пилотках с красными звездочками, ребята пошли в сторону Пересыпи, на место сбора.
Все трудоспособное население вышло на защиту осажденного города. Не только с оружием в руках. Мы рыли окопы, работали на заводах и фабриках. Делали все, что от нас зависит, хотя были перебои с питанием и водою, люди валились от усталости.
Когда мы рыли окопы, на подступах к городу, меня нашел Коля Галушка.
– Крепись, Лиза. Вынужден тебе сообщить неприятную новость: отлетался твой голубь сизокрылый.
– Не может быть! – воскликнула.
– Он неосторожно высунулся из окопа. Пуля снайпера попала ему в лоб. Изя скончался мгновенно, – объяснил Коля.
Для меня это были самые трудные в моей жизни дни. Только невероятное физическое напряжение и понимание того, что ты такая же, как все, помогли мне выжить.
Когда командование поняло, что дальше защищать Одессу не имеет смысла, войска с помощью флота были переброшены в Севастополь. Целая армия ушла из города. Осиротел порт. Ветер носил на площади возле оперного театра обрывки старых газет. С полдесятка заброшенных лошадей пронеслось с диким ржанием. Собаки, спасаясь от первых октябрьских ночных холодов, грелись на канализационных люках.
Но те, кто более 70 дней осаждал город, боялись в него заходить. Они знали, что он неприступен. Несмотря на превосходство сил. Несмотря на то, что его жители умирали от недоедания и жажды, недосыпали, валились с ног от усталости.
Затем с большими предосторожностями в город зашли румынские войска.
Отыскала захоронение Изи, следила за тем, как его останки переносили в братскую могилу. В парке имени Шевченко вознесся над морем обелиск и всегда горит вечный огонь, напоминая о тех далеких годах.
– На плитах с именами погибших защитников Одессы есть и фамилия моего Изи, – окончила свой рассказ Лиза Исааковна.
После этого разговора сказал Жеку, что моя напарница не может его терпеть, чтобы он прекратил ее преследовать.
– Все только начинается, Сопля! – ответил он. – Взял ее за талию – она вся затряслась. Взял ее за грудь – она еле удержалась на ногах. Повалил ее на кровать – она уже была готова, чтобы отдаться мне. Только твое вмешательство помешало добиться цели.
– Ничего у тебя не выйдет! Перестань преследовать женщину, которая тебя ненавидит!
– От ненависти до любви – один шаг. Ты увидишь, как она будет меня любить. Она не попрет против природы. Заделаю ребенка. Тогда она уже точно от меня никуда не денется.
Не стал дальше слушать Жеку. Не мог даже подумать, чтобы против воли девушки ее обнять, тем более – решать за нее ее судьбу.
Жека оставался верен безумной идее. Он не оставлял в покое мою напарницу, с каждым разом поступая все наглее и напористее.
В тот день проводилось какое-то серьезное мероприятие. Все дети и воспитатели находились на общей площадке. Забыл в своем спальном корпусе приготовленные заранее для ребят маленькие флажки, которые вот-вот должны потребоваться. Тихонько ускользнул из линейки и побежал в свой корпус.
Уже был возле дверей, когда услышал голос Лизы Исааковны:
– Убирайся отсюда, чудовище!
Мигом заскочил в корпус для девочек, откуда раздался крик. Жека уже полностью овладел моей напарницей. Он, наверное, уже успел оглушить ее своим кулаком, который чем-то напоминал кувалду. Она лежала без сознания, что развязало руки насильнику.
Быстро оглянулся по сторонам. У дверей стояла кругля палка, которой девочки закрывали двери на ночь. Засовывали в дверную ручку.
Недолго думая, схватил ее и ударил Жеку по голове. Он обмяк и свалился с кровати на пол. Моя напарница тоже лежала без сознания.
Когда мы возвратились в корпус с медсестрой, Жеки уже не было в помещении. Он поспешил скрыться. Медсестра принялась приводить Лизу Исааковну в сознание, а я побежал к своему отряду, который ждал флажки.
После мероприятия опять поспешил к моей напарнице. Она пришла в сознание, но ее донимали головные боли, ее продолжало лихорадить.
– Ты вовремя успел, – сказала она слабым голосом, когда увидела меня. – Иначе бы он меня изнасиловал. Спасибо, Боря!
На следующий день Лиза Исааковна не вышла на линейку. Девочки мне сказали, что она заболела.
– Что с вами? – спросил ее.
– Ничего особенного. У меня критические дни. Они бывают у каждой женщины.
На этот раз критические дни у моей напарницы проходили особенно тяжело. Она ничего не ела. Она не двигалась. Она была бледной, такой же белой, как ее белоснежная простыня. Испугался за будущее женщины. Решил раз и навсегда поставить точку в ее истории с Жекой.
В это время он сидел с молодыми воспитательницами, компостировал им мозги. А они, привыкшие к его грубости, наглости, не имея силы воли, чтобы отфутболить его, слушали его галиматью.
Увидев меня, Жека прервал рассказ, оживился:
– Как поживает твоя напарница, Сопля?
Сколько у меня накопилось ненависти к нему, выплеснулось враз, как извержение вулкана. Мне надоело ходить под ним. Выслушивать его поганые речи. Наблюдать, как он пытается изнасиловать мою напарницу.
– Не смей меня больше так называть! Я – Борис Иванович.
– Ты смотри, как заговорил. Стал взрослым.
– А ты, как был подонком, так им и останешься.
Жека встал со скамейки, твердым шагом направился ко мне.
– Урою сейчас, с землей сравняю.
Знал, что не поздоровится. Ничего не смогу сделать, чтобы противостоять этому уроду. Но не дрогнул.
У одной из молодых воспитательниц не выдержали нервы. Она вскочила со скамейки и стала между нами.
– Попробуй, только тронь!
Жека думал, что она не выдержит, отойдет. Приблизился к ней вплотную. Лицом к лицу.
Но она ни на шаг не отступила.
Он застыл перед нею, как истукан. Не знал, как поступить дальше. Его, мужчину в годах, спортсмена, наделенного недюжинной силой, посмел оскорбить при женщинах какой-то юнец, который еще по-настоящему не оторвался от маминой юбки.
Жека попытался немного усмирить свою гордыню, не уронить себя окончательно перед обществом женщин. Он снова сел на скамейку. Возвратился к своему рассказу, который никто не слушал.
А меня, между тем, продолжало нести дальше:
– Чтобы больше не приближался к Лизе Исааковне на пушечный выстрел!
Мое заявление о женщине, которой он добивался, его взбесило. Но он попытался сохранить спокойствие.
– Все равно добьюсь своего, – произнес уверенно.
– Ты больше к ней не притронешься! Я тебе это гарантирую!
Развернулся и пошел к своему корпусу. По дороге думал, что могу противопоставить этому верзиле, которого природа наделила силой, но не дала ума.
Ни громы, ни молнии, ни штормы не могли уже остановить меня. «У меня нет такой силы, но есть голова, которая может принимать нужные решения», – думал.
Резко повернул к центральному корпусу. Открыл тяжелую деревянную дверь и очутился в помещении с высокими потолками. Здесь, на первом этаже этого здания, находился кабинет директора.
Евгения Федоровна сидела за столом. Перед ней лежал кулек с креветками. Она высасывала их содержимое и бросала в урну.
Сказала недовольно:
– Что там у тебя еще?
Объяснил, что Жека предпринял несколько попыток изнасиловать Лизу Исааковну. Если его не остановить, он добьется своего.
– Что ты предлагаешь? – спросила она.
– Выгнать Жеку. Таким не место в лагере.
– Еще чего! Где возьму в разгар сезона физрука. Гляди, какая недотрога, твоя напарница. Переспит с мужиком. Что от этого изменится?!
– Она не спит с первыми попавшимися мужчинами.
– Что вы бегаете, выгораживаете друг друга?! То она пороги обивала. Теперь – ты!
– Если вы завтра не выгоните его с работы, заявлю в милицию. Не поможет – пойду в райком. Он все равно получит свое.
Еще никогда не был настроен так решительно. Еще никогда не держал себя так уверенно. Удивлялся самому себе.
Евгения Федоровна впервые внимательно посмотрела на мое пылающее праведным гневом лицо. Такой решительности она от меня никак не ожидала. Тихий, скромный юноша вдруг превратился в негодующего мужчину, способного качать свои права.
Со злом посмотрела на меня, ища повод, за что можно поставить на место. Но ей не за что было уцепиться. Мое появление в нетрезвом состоянии уже кануло в лету. Она поняла, что ни перед чем не остановлюсь. Ее ожидают неприятности, которых еще можно избежать.
– Ладно. Будем искать физрука, – произнесла недовольно.
…Эти воспоминания пронеслись в моей голове, живо напомнив де далекие годы.
Вдруг, на самом горизонте, в дымке, увидел темные глаза. Они приближались ко мне. Уже отчетливо различал черные волосы и белоснежное лицо женщины с острым носом и тонкими губами. Хотел сказать ей массу теплых слов. Спросить у нее, нашла ли она свое счастье. Захотел к ней притронуться.
В туфлях ступил навстречу в воду. Но меня кто-то схватил за руку. Потащил на берег.
– Мужчина, вы не Иисус Христос, чтобы ходить по воде, – сказал загорелый парень в плавках.
Взглянул на себя. На свои мокрые брюки и туфли.
– Ничего страшного. Они высохнут! – успокоил то ли себя, то ли парня.
И вновь поспешил взглянуть на море. Но опоздал. Видение исчезло. Бывшая напарница растворилась в пенных волнах. Женщина-еврейка, которая чуть коснулась моей судьбы, но оставила след навсегда.
Немає коментарів:
Дописати коментар