СВОБОДНЫЙ ПОЛЕТ
Автобиографическая повесть
Второй день рождения
От областного центра Южно-Казахстанской области, Чимкента, до районного центра Пахта-Аральского района, поселка городского типа, Ильич, было расстояние сто тридцать километров. Автобус «ЛАЗ» преодолел его за четыре часа. Очень много времени уходило на частые остановки в аулах, через которые проходила трасса, высадку и посадку пассажиров. Наконец автобус прибыл на конечную остановку.
Выйдя из автобуса на автостанции, Иван закурил «Беломор» и огляделся.
Небольшое здание автовокзала стояло на большой площади, от которой лучами расходились три улицы. Выбросив окурок в урну, Иван спросил у прохожего, как дойти до училища механизации.
Мужчина средних лет объяснил:
– Молодой человек, видите платановую аллею? Вот по ней и идите. Она приведет Вас в парк. В парке свернете направо, по мостику через арык выйдете на улицу Дзержинского, к ресторану «Юбилейный». За рестораном, дальше по улице, увидите длинное одноэтажное здание. Это учебный корпус училища.
– Спасибо, – поблагодарил Иван и пошел по указанному направлению.
Пройдя около километра, Иван подошел к конто¬ре училища механизации. Взглянул на часы. До конца рабочего дня оставался еще час.
В приемной молодая красивая девушка объяснила:
– Директора нет. Я сейчас позвоню завучу, если Вас устроит, – и сняла с аппарата трубку.
После короткого гудка на другом конце провода ответили:
– Слушаю.
– Сергей Лазаревич, здесь в приемной, Вас ожидает молодой человек, говорит, к нам в училище на работу по направлению.
На другом конце провода что-то ответили. Девушка сказала:
– Подождите, завуч сейчас подойдет. Его зовут Хакимов Сергей Лазаревич. Да Вы присаживайтесь.
Иван сел на стул у стены, поставив рядом чемодан. Минут через десять дверь открылась, и в приемную вошел мужчина. Он был невысокого роста, лет под пятьдесят, черноволосый, с проседью на висках. Характерные черты лица выдавали восточ¬ное происхождение.
Иван встал навстречу вошедшему, и когда тот назвался, протянул ему направление на работу, выданное отделом кадров Чимкентского облпрофтехобразования. Сергей Лазаревич внимательно прочитал текст направления. Поднял от листа взор и спросил:
– А какая воинская у Вас специальность?
– Специалист гусеничных тягачей, – ответил Иван.
– Такие люди нам нужны, – сказал завуч, и к секретарю:
– Валентина Ивановна, познакомьтесь, Летюка Иван Васильевич, наш новый мастер производственного обучения.
Девушка встала, протянула через стол правую руку и назвалась:
– Валя.
Сергей Лазаревич осуждающе покачал головой и отечески упрекнул девушку:
– Валентина Ивановна Дубровина, – представил, – наша секретарь-машинистка и ведающая личными делами наших кадров, а «Валя», это там, на танцплощадке, вне работы.
Валя смутилась и покраснела. Ее лицо от смущения стале еще краше. Стройная, чуть ниже Ивана ростом, кареглазая, вы¬сокогрудая, с пышным бюстом, пышными черными волосами она и впрямь была красавицей. Белая блузочка с черным ворот¬ничком и черными обшлагами рукавов лишь усиливала и под¬черкивала ее красоту.
– Дубровина, русская, – мимолетно подумал Иван, – а по внешнему виду смахивает на татарку.
– Ну, вот что, Иван Васильевич, – сказал Хакимов, – пой¬демте к кастелянше, пока она домой не ушла, определимся, где вы будете ночевать, а завтра будет директор, будем решать дальнейшую Вашу судьбу.
Иван подхватил чемодан, вышел следом за завучем, сказав Вале «до свидания».
Ивана поселили в классной комнате левого крыла учебного корпуса. Кастелянша, Вера Григорьевна, ушла и вскоре под ее командой двое учащихся принесли солдатскую койку и матрац. Вера Григорьевна принесла простыни, подушку и солдатское одеяло. Комната была абсолютно пустой, готовилась к ремонту. Толстый слой пыли покрывал пол. Сергей Лазаревич сказал:
– Иван Васильевич, извините за неудобства, но это на две ночи. Послезавтра приезжает из посевной практики мастер про¬изводственного обучения Рехин Юрий Иванович. Он живет один в комнате, теперь будете жить вдвоем. Сегодня можно поужи¬нать в ресторане, а завтра вас поставят на питание в училищной столовой. Завтра к 8.00 в кабинет директора на планерку. Будем знакомить Вас с педколлективом. А пока устраивайтесь. До завтра, – и завуч вышел из комнаты.
– Поужинав в ресторане, Иван с интересом обходил и рассматривал территорию училища. Территория была обнесена за¬бором из тонких металлических прутьев, которые торчали из полуметрового бетонного основания. Автотракторный парк на территории был огражден высокой металлической сеткой. Учи¬лище занимало полквартала между улицами имени Дзержинско¬го и Джамбула Джабаева. Высокие пирамидальные тополя об-рамляли всю территорию. Они росли вдоль забора, а между тро¬туаром и тополями были устроены арыки с частыми переходны¬ми мостиками. Иван и раньше знал из литературы, что в Сред¬ней Азии поливное земледелие, а теперь убедился воочию. По¬сле он убедится в том, что дожди здесь идут только зимой, начиная с ноября, и заканчиваются в первых числах мая. Моро¬зы очень редки и больше чем минус пять градусов по Цельсию не бывают.
Переполненный впечатлениями дня, Иван уснул рано. Но¬чью ему приснилась Валя, которая стучала своими длинными пальчиками почему-то не по клавишам своей пишущей машин¬ки, а по его боку. Иван проснулся. Какие-то звуки, похожие на «шлеп, шлеп» раздались возле его койки. Иван взглянул на све¬тящийся циферблат своих часов. Было два часа ночи. Иван сел, ногами нащупал ботинки, обулся на босу ногу, и в потемках, протянув вперед себя руку, двинулся к двери. Нащупав выклю¬чатель, включил свет. Перед глазами предстала картина: с пол¬десятка темно-серых крыс бросились в дальний угол классной комнаты и по очереди ныряли в большую нору в полу. Иван по¬дошел к койке. На одеяле красовались частые пыльные следы крысиных лап.
– Вот кто стучал мне по боку, – подумал Иван. Он вытрях¬нул одеяло, лег, не выключая света, и укрылся с головой. Проснулся он рано. До восьми было еще три часа.
Оделся, обулся и, достав из чемодана бритву безопаску, ма¬ленькое зеркальце, полотенце, зубную щетку с пастой, мыльни¬цу, пошел во двор к общественному умывальнику.
Без десяти минут восемь Иван вошел в приемную. Валя уже выстукивала что-то на своей машинке. Поздоровавшись, Иван присел на стул у стены. Вскоре в приемную вошел директор училища. Это был грузный, косоглазый мужчина лет пятидесяти. Большая лысина почти целиком покрывала его крупную голову. Поздоровавшись, спросил Ивана:
– Вы ко мне? – Валентина Ивановна опередила с ответом.
– Да, к Вам, Соломон Наумович. Это новый мастер по направлению областного управления профтехобразования, – за¬глянув в направление, – Летюка Иван Васильевич, – представи¬ла Валя.
– Хорошо, заходите, – сказал директор, открывая ключом дверь кабинета.
Иван вошел вслед за ним. Директор протянул Ивану руку, назвался полным именем – Зельцер Соломон Наумович.
Иван назвал себя.
– Вот и познакомились, – сказал Соломон Наумович. – При¬саживайтесь, – и сел за директорский стол.
– Видите ли, Иван Васильевич, – продолжил директор бесе¬ду. – В этом году училище увеличивает набор контингента уча¬щихся до девятисот человек. Но пока мы не получили штатного расписания кадров. Занятия начинаются с первого сентября, значит, где-то в июле придет расписание. Пока у нас свободная должность завгаражом. Но дело в том, что ставка там восемьсот шестьдесят рублей, а ставка мастера с педагогическим образо¬ванием, как у Вас, тысяча сто рублей. Разница ощутимая. До августа мы можем предложить Вам должность завгаражом. Но Вы будете находиться в распоряжении старшего мастера Мати- сова Павла Яковлевича и выполнять его задания. Если Вас та¬кой вариант устраивает, тогда по рукам. – Зельцер вопроси¬тельно смотрел на Ивана.
Выдержав паузу, Иван ответил:
– А разве у меня есть вы¬бор? Я согласен.
– Ну, вот и договорились, – ответил директор.
В это время, приоткрыв дверь, в кабинет заглянула Вален¬тина Ивановна со словами:
– Соломон Наумович, все уже собрались.
– Приглашайте, – сказал директор.
Когда в кабинет вошли мастера и преподаватели, казав¬шийся огромный кабинет стал тесным. Зельцер представил Ива¬на, как нового сотрудника педагогического коллектива учили¬ща. Назвал должность, фамилию. Имя, отчество каждого из при¬сутствующих. При представлении сотрудники вставали. В за¬ключение сказал:
– В процессе работы познакомитесь поближе, а пока, Иван Васильевич, Вам день на оформление анкеты, ознакомление с приказом и училищем. В этом Вам поможет Павел Яковлевич.
... Иван уже давно свыкся с обилием и разношерстностью национальностей в Казахстане. Директор был еврей, завуч – узбек, старший мастер – мордвин. Многие преподаватели русские немцы. Мастера производственного обучения казахи, русские, украинцы. Один из них был иранец. В коллективе ценили людей не по национальности, а по опыту, деловитости, знаниям и педагогическому профессионализму.
В течение дня Иван выполнил все формальности по обустройству. Старший мастер, Павел Яковлевич, объяснил, что училище имеет земельное учебное хозяйство, на котором выращивают зерновые культуры и овощи, что является хорошим подспорьем для столовой училища.
– С трактором «Универсал» Вы знакомы? – спросил Ивана.
Иван ответил, что знает его хорошо, с пятого класса школы. В свою очередь высказал удивление, что впервые видит, чтобы в тракторе было впереди одно колесо вместо двух. Старший мастер объяснил, что это зависит от специфики земледелия. Что здесь в основном выращивают хлопок и в училище тракторный парк в основном состоит из пропашных трехколесных машин «Универсал», ДТ-24, Т-28.
* * *
... Вот уже три недели Иван работал в учхозе училища в качестве тракториста. С детства привычный ему «Универсал» был трехколесным, задние колеса представляли собой обычные металлические ободья, по окружности которых болтами в шахматном порядке крепились зубья-шпоры. Передний мост являл собой тип велосипедной вилки и опирался на диск с резиновым ободом. Несмотря на массу двигателя, передок трактора был легким и при возникновении нагрузки трактор довольно часто при преодолении канав, вставал «на дыбы».
Напарником Ивану дали тоже «безлошадного» мастера, Забуева Бориса Николаевича. Это был молодой чернявый мужчи¬на, лет на семь старше Ивана. Ивану он не нравился, так как по любому поводу старался увильнуть от работы. Всем своим видом он всячески подчеркивал недовольство своей участью.
Так, при закрытии влаги сцепка для борон С-12 вышла со строя. Колесо ее правого крыла сошло с оси, так как потерялся стопорный штифт. Забуев тут же обрадовался, не надо было ра¬ботать, пока не пришлют ремонтную бригаду.
– Не надо вызывать ремонтников, Борис Николаевич, – ска¬зал Иван.
– Почему? – спросил тот.
– Сейчас я подтяну сцепку до канавы так, чтобы ее среднее колесо вошло в канаву. Правое крыло приподнимется, и мы оденем колесо на ось. Если будет мало высоты, подкопаем ямку под колесом.
Так и сделали. Вскоре колесо было надето на ось. Иван за¬стопорил его болтом, найденным в инструментальном ящике трактора. Забуев недовольно бурчал себе под нос:
– Нашелся умник, рационализатор. Теперь хочешь, не хочешь, торчи тут до вечера, работы вон еще сколько.
– Борис Николаевич, – сказал Иван, – не ворчите. Если Вам надо, идите домой, я сам управлюсь.
Забуев ворчать перестал, но поля не покинул, видно побо¬ялся, что может нагрянуть начальство с проверкой, а его не бу¬дет.
... 22-е апреля. Этот день был памятным для Ивана, да и для всех советских людей тем, что был днем рождения Влади¬мира Ильича Ленина. И в школе, и в училище, и в техникуме этот день обязательно отмечался торжественными собраниями с лекторскими докладами.
В этот день Иван, навешенным на «Универсал» СУЗ-З, рас¬кидал удобрения суперфосфата по полю учхоза. СУЗ-З пред¬ставлял собой три конические банки, укрепленные на общей раме с дисками под конусами, которые приводились во враще¬ние от вала отбора мощности и разбрасывали минеральные сы¬пучие удобрения. Для загрузки удобрений Ивану выделили учащегося, молодого парня-казаха. Он плохо говорил по русски. Часам к 11.00 работа была окончена. Требовалось перегнать трактор на второй основной участок, а это было в противопо¬ложном конце райцентра. Дорога проходила по центральной ас¬фальтированной улице. Иван, чтобы не повредить зубчатыми шпорами асфальт, прижимал трактор к краю обочины. Кювет был глубоким, до трех метров, и почти до края обочины запол¬ненный водой зимних дождей. Поперек обочины, через каждые 150-200 метров стояли щиты для плакатов с красочно разрисован¬ными початками кукурузы и поросячьими и коровьими мордами. Внизу подпись: «Кукуруза – сало, мясо, молоко». Жаркое сред¬неазиатское солнце клонилось по небу к обеду. Организм Ивана болезненно реагировал на воздействие его лучей. Он еще не адаптировался к местным условиям. Иван ощущал это легким головокружением и понимал, что это последствия резкого изме¬нения климатических условий и к этому надо привыкнуть. На нем была рабочая одежда, парусиновые туфли, выданные в техникуме. На металлическом сидении трактора, для мягкости, был подстелен его матросский бушлат. Сзади на деревянной подножке СУЗа стоял учащийся, казах, держась за поперечный поручень. Иван подъезжал к центру поселка. С левой стороны была ремонтная автобаза, с правой, в трехстах метрах от кюве¬та на возвышенности, была расположена средняя школа. Из во¬рот автобазы выехал на трассу ЗИЛ-150 и свернул по дороге вправо. В это время его обгонял на большой скорости автобус «ЛАЗ», полон пассажиров. Иван, тщательно следя, чтобы «ЛАЗ» не задел поперечный брус рамы СУЗа, прижал трактор, как можно вправо. И просчитался. Правый конец бруса зацепился за стойку щита, стоящего на обочине, и передок трактора резко бросило вправо. Иван выжал педаль сцепления, но было уже поздно. «Универсал» боком сползал в кювет. Иван попытался вывернуть руль вправо, чтобы спустить трактор передом в кю¬вет, но тут брус соскочил с наклонившейся стойки щита и трак-тор резко стал заваливаться набок.
Ивану ничего не оставалось, как прыгать под трактор, ле¬вое заднее колесо уже висело в воздухе под углом градусов в 45. Левая ступня Ивана застряла между педалью сцепления и педалью тормоза. Он рванул и освободил ее из туфля. Завали¬ваясь на бок в кювет, трактор шпорой левого колеса боднул Ивана в левое бедро. Иван с головой погрузился в воду. Во вре¬мя погружения его не покидала мысль, что трактор, падая сей¬час всей своей массой, навалится на него. Поэтому, еще не коснувшись дна, он взмахнул в воде обеими руками, чтобы отплыть подальше от опрокидывающегося трактора. Это ему удалось. Вынырнул он перед правым колесом. Трактор с заглохшим дви¬гателем косо лежал на склоне кювета. Через дорогу бежал во¬дитель остановленного ЗИЛа, за ним от ворот автобазы еще не¬сколько человек. Матросский бушлат, слетевший при падении с сидения, лежал на краю кювета. Увидев вынырнувшего Ивана и радуясь, что тот жив, водитель пошутил:
– Что, морячок, искупаться захотел?
Иван выбрался из воды по крутому склону кювета. Навстречу ему тянулись руки людей.
– А ну, снимай штаны и рубашку, – скомандовал водитель ЗИЛа. – Вода-то холодная, не дай Бог простынешь.
Иван разделся до трусов. Кто-то заботливо накинул ему на плечи матросский бушлат. Кто-то сказал:
– Ну, считай, что это твой второй день рождения.
– Ну, да, – впервые открыл рот Иван. – Сегодня же день рождения Ленина.
Ребята скрутили рубашку и штаны Ивана, выжали из них, насколько можно было, влагу, и развесили на наклонившийся щит.
Иван нисколько не испугался. Его просто одолевало чув¬ства стыда. Зато учащийся, спрыгнувший с подножки СУЗа, во ¬время опрокидывания трактора, стоял возле щита с открытым ртом и трясущимися руками. Его черные глаза были наполнены страхом. Иван шагнул к нему, взял за предплечья рук и крепко встряхнул. Сказал:
– Слушай меня внимательно, Хабиб! Беги в учхоз и доложи старшему мастеру Павлу Яковлевичу о случившемся. Понял ме¬ня? – еще раз встряхнул за плечи казашонка.
Тот, отходя от страха, закивал головой, развернулся и бе¬гом побежал в учхоз. Мужики начали расходиться. Водитель ЗИЛа, мужчина лет тридцати пяти, спросил:
– Куришь?
Иван утвердительно кивнул. Он угостил Ивана «Беломором» и сказал:
– Ну, давай сохни, морячок. Поехал я на работу. Да не пе¬реживай, не казни себя. С каждым механизатором может слу¬читься. Пускай твое начальство попросит автокран у нас на ба¬зе, чтоб поднять твоего коня. Пожав Ивану руку, пошел через дорогу к своему ЗИЛу.
– Спасибо! – вдогонку ему сказал Иван.Он махнул рукой и сел в кабину.
Докурив папиросу, Иван начал одевать еще влажные брю¬ки. Вскоре на грузовике приехали с учхоза к месту происше¬ствия старший мастер Матисов Павел Яковлевич, мастер-иранец, Али Абдулаевич и несколько учащихся. Осмотрев обстановку и наклонившуюся стойку щита, Павел Яковлевич сказал:
– Можете не объяснять, Иван Васильевич, и так все ясно. Я пошел в автопарк за краном.Али Абдулаевич стал рассказывать Ивану, как Хабиб объ¬яснял происшедшее.
– Прибежал испуганный, жестикулирует, руками размахи¬вает. – Павел Яковлевич только и понял его слова. – Мастур, мастур, трактур, голова вниз, ноги вверх. Тогда я прикрикнул на него, расспросил на казахском, и все поняли, что мастер пере¬вернулся на тракторе.
Подъехал автокран. Сначала «Универсал» подняли с кюве¬та и вытащили на обочину. Потом перецепили стропы и поста¬вили на колеса. Старший мастер сказал:
– Ждите, Иван Васильевич, я пришлю Т-24, и он отбуксиру¬ет Ваш трактор в училище.Это была суббота 22 апреля 1960 года.
... Иван в расстроенных чувствах не хотел идти в столовую на ужин. Рехин Юрий Иванович, видя его состояние, успокаи¬вал:
– Не переживай. Я перевернул на бок ДТ-24 прямо во дворе училища на первой неделе работы. Эти чертовы трехколесники преподносят сюрпризы тем, кто с ними только знакомится.
– Как, во дворе? – спросил Иван.
– А так. Видел общего любимица песика?
– Да, я уже с ним познакомился. Его хозяйка, преподава¬тель агротехники, Зоя Петровна.
– Так вот. Я выезжал со двора, а она идет в сопровождении своего белого Темы. Я только дал обороты двигателю, а Тема бросился под колеса. Я резко руля влево и трактор на боку у ног Зои Петровны, и я на карачках у ее ног. Все долго потом смеялись, дескать, Рехин высказал признание в любви Зое Пет-ровне.
Иван таки сходил в столовую и поужинал. Вопреки ожида¬нию он крепко спал в эту ночь. Видно сказалось нервное пере¬напряжение. Но поднялся рано. Нога, ударенная шпорой, поба¬ливала.
Первым делом Иван открутил гайки крепления головки дви¬гателя. Затем тщательно промыл гильзы и днища поршней, ста¬раясь не повредить металлоасбестовую прокладку, установил тяжелую чугунную головку блока на место. В шахматном поряд¬ке затянул гайки крепления головки. Затем выкрутил все четы¬ре свечи и погрел их электроды на бензиновом факелке, уста¬новил на место. Снял, разобрал магнето, тщательно удалил вла¬гу. Разобрал карбюратор, промыл, продул, установил на место. Залил воду в систему охлаждения двигателя, проверил, нет ли воды в поддоне картера, долил в поддон автола из запасной канистры. Осталось установить магнето. Для этого надо было кому-то провернуть рукоятью коленчатый вал двигателя, чтобы третий кулачек газораспределительного вала встал своим ост¬рым углом поперек блока. Иван оглянулся. Тут и появился, как по заказу, на территории Павел Яковлевич. Подошел, поздоро¬вался, спросил:
– Иван Васильевич, чем занимаетесь?
– Я, Павел Яковлевич, разобрал, прочистил все важные уз¬лы и агрегаты двигателя, установил на место, осталось устано¬вить магнето. Помогите или проверните рукоятку или установи¬те магнето.
Матисов с интересом посмотрел на Ивана и взялся за за¬водную рукоятку. По Ивановой команде «Стоп» прекратил про¬ворачивание. Иван закрепил магнето, залил в пусковые форсуночки бензина и взялся за пусковую рукоять. Старший мастер стоял в стороне и с явным интересом следил за действиями Ива¬на.
– Ну, Боже, помоги! – сказал Иван и резко крутанул руко¬ять.
Двигатель довольно заурчал своим характерным звуком. Иван тут же перевел питание на керосин. Двигатель чихнул си¬зым дымком из выхлопной трубы и продолжил мерно рокотать.
Павел Яковлевич шагнул к Ивану и с довольной улыбкой сказал:
– Ну, Иван Васильевич, Вы и даете!
– Павел Яковлевич, – сказал Иван, – по моей вине трактор вышел со строя. Я его восстановил и поставил в строй.
– Ну, хорошо, теперь отдыхайте, – сказал старший мастер и ушел.
Иван собрал инструмент, заглушил двигатель и пошел к умывальнику мыть руки.
... В понедельник, на короткой планерке, Зельцер сказал:
– У нас в училище произошло ЧП, – и объяснил коллективу какое. – Хорошо, что обошлось без трагических последствий, – продолжал он. – Мне уже доложили, что трактор восстановлен. Это говорит о высокой квалификации мастера Летюки Ивана Ва¬сильевича. С этого дня он назначается на подмену заболевшего мастера группы № 4. И к Матисову:
– Павел Яковлевич, познакомьте группу с новым мастером.
... В соответствии с программой производственного обуче¬ния группа проходила вождение и техническое обслуживание трактора МТЗ-2. Мастер группы № 4, казах Мерзалиев Улугбек Мерзалиевич умудрился подхватить воспаление легких и Иван понял, что это надолго. Контингент группы состоял в основном из учащихся казахов. Все они хорошо говорили по-русски, и Иван надеялся, что проблем в обучении не будет.
Обучение заключалось в приобретении навыков вождения задним ходом к прицепному устройству, запуска двигателя, во¬ждение трактора по дороге. Все операции по обучению произ¬водились на учебном полигоне училища.
Иван понимал, что этого было недостаточно для полного овладения учащимися навыками вождения при транспортировке грузов с прицепом. Поэтому он решил усложнить курс обучения выездом на дорогу за пределы поселка. На первый такой выезд он назначал более смышленых и опытных учащихся. Сразу за райцентром в западной стороне лежала первозданная степь. Местность была пересеченной балками и взгорками и для куль¬турного возделывания была непригодной, зато она поражала своей весенней красотой. Вокруг было все покрыто пестрым ковром зелени и тюльпанов. От ультрамаринового, фиолетового, светло-розового, желтого цвета тюльпанов рябило в глазах. Преобладал красный цвет. Не верилось, что все это изобилие и красота уже к средине мая в силу климатических условий пре¬вратится в сухие стебли. Степь жила своей жизнью. Змеи не прячась, переползали степную дорогу. Степные тушканчики по названию кос аяк, в переводе с казахского, длинная нога, пры¬гали впереди трактора, по дороге то влево, то вправо. Они пры¬гали на задних длинных лапках, передние были короткими. Длинный темный хвостик с шариком на конце служил им рулем управления при прыжках. Всем своим видом они смахивали на маленьких кенгуру. Степные черепахи медленно переползали дорогу и исчезали в придорожной траве. Степь кишела живно¬стью и кипела жизнью.
Доверяй, но проверяй
Наступил май. Природа повсюду буйствовала разноцветием красок. Преобладал зеленый цвет. Воздух до головокружения был напоен цветовым запахом. Поля питались зимней дождевой влагой и пока не требовали полива. Зато посевы шли как на дрожжах. Пришло время прополки хлопковых посевов, так как сорняки опережали их рост. Вот здесь Иван и ощутил смысл названия совхоза «Пахта Арал», что означало в переводе «море хлопка». Все возможные силы были брошены на прополку хлоп¬ковых посевов.
Группе Ивана Васильевича выпал колхоз им. Куйбышева, в тридцати километрах от райцентра. Как обычно в таких случаях, учащихся разместили в клубе колхоза, на полу. Выдали матра¬цы, подушки, простыни, одеяла. Мастеру поставили солдатскую койку в кинобудке. В первую ночь на новом месте Ивану приснились длинные рядки посевов сахарной свеклы в родном селе Беловоды. Приснилась учительница украинского языка и литературы, которая за долгоносиков умудрилась-таки всучить ему тройку в аттестат зрелости. Иван проснулся, лежал с откры¬тыми глазами среди ночи и думал.
– К чему бы это? – взглянул на светящийся циферблат ча¬сов.
До рассвета оставалось еще много времени. Иван повер¬нулся набок и снова уснул.
С рассветом, после завтрака, Иван вывел группу в поле, расставил учащихся по рядкам, и когда те приступили к работе, подозвал к себе старосту и двух учащихся. Староста группы, ка¬зах, Ашкулаев Улугбек, хотя и был после службы в армии, в разношерстном контингенте группы по национальностям, авто¬ритетом в группе не пользовался.
Больше половины в группе из тридцати учащихся были ка¬захи. Остальные русские, узбеки, корейцы, азербайджанцы, та¬тары. Вскоре после назначения на подмену, Иван определил, что неформальными лидерами в группе являются два друга «неразлейвода», татарина, Асхатов Апьдар и Самбетов Рифат. Се-годня Ивану надо было съездить в училище, получить стипен¬дию для учащихся и по ведомости раздать деньги. Чтобы не нарушалась дисциплина без его присмотра, он решил поручить контроль за ее соблюдением старосте Ашкулаеву. Ему в помощ¬ники определил Асхатова и Самбетова. Группу об этом он пре¬дупредил на построении, сразу после завтрака. Теперь решил проинструктировать своих контролеров в свое отсутствие.
– Главное, – наставлял их Иван, – чтобы дневное задание было выполнено и выполнено качественно. Кто будет увиливать от работы или халтурить, будет лишен стипендии. Напоминайте ребятам об этом. Я постараюсь быть после обеда.
После напутствия Иван ушел с поля к автобусной останов¬ке. Вскоре он прибыл в училище. Зайдя в бухгалтерию конторы, обратился к кассиру:
– Александра Алиевна, я приехал получить учащимся сти¬пендию.
Кассир, женщина лет тридцати шести, смуглая красавица была женой мастера иранца, Али Абдулаевича. Подруги иногда подтрунивали над ней по поводу того, что отца ее звали Али и мужа тоже.
– Ты специально мужа по отцу выбирала, Шура?
Шура только посмеивалась.
... – А я уже и деньги, и ведомость для Вашей группы, Иван Васильевич, приготовила, – сказала Александра Алиевна. С эти¬ми словами открыла сейф и достала большой банковский кон¬верт с красной полосой наискось. Вручила Ивану и подсунула кассовую книгу, журнал учета.
– Распишитесь в получении, – сказала, подавая ручку.
Иван, поблагодарив Шуру, расписался.
– Ведомость когда привезете? – спросила кассир.
– Через неделю сойдет? – сказал Иван.
– Но не позже, Иван Васильевич. Мне к концу месяца надо свести и закрыть кассу.
На том и расстались.
Приехав в колхоз, к группе, Иван в конце рабочего дня, после ужина, выдал стипендию учащимся по ведомости, рас¬спросил старосту группы Ашкулаева, как прошел день в отсут¬ствие мастера. Слушал доклад старосты, а у самого не выходил из головы вопрос: «Почему осталось четыреста пятьдесят руб¬лей? Стипендия выдана всем. Почему осталась такая сумма! Проверка на «вшивость»? Вряд ли. Да и кому это нужно? Скорее всего ошибка Александры Алиевны. Что же делать? Ехать завтра в училище? Ничего себе ошибка!»
Иван знал, что зарплата у Шуры, как рядового работника бухгалтерии, триста шестьдесят два рубля. После долгих разду¬мий Иван принял решение не спешить с выводами. Пускай все идет, как должно идти. Ведомость он отвезет через неделю.
... Был конец мая. Группа выполнила поставленную перед ней задачу по прорывке, прополке хлопка и возвратилась в училище для продолжения обучения. Иван Васильевич по любо¬му поводу заходил в бухгалтерию и, стараясь не заострять не себе внимание, скрыто наблюдал за Шурой. Она ничем не выда¬вала своей озабоченности, но вне обычного, была хмурой и мол-чаливой. На третий день, когда Шура шла домой на обеденный перерыв, Иван, поджидая, встретил ее на выходе из территории училища.
– Александра Алиевна! Можно Вас на минутку? – шагнул к ней Иван.
Она явно симпатизировала Ивану и шутливо спросила:
– А Вы справитесь за минутку? – и улыбнулась.
Несмотря на свое смущение, Иван ответил:
– Постараюсь, – и задал Шуре вопрос. – Александра Алиевна, у Вас дома все в порядке?
– Слава Аллаху. А почему Вы спрашиваете?
– А на работе, в бухгалтерии? – ответил вопросом на вопрос Иван. – Кассу свели?
Шура замялась, как-то сникла и ответила:
– Не беспокойтесь, все в порядке. А почему Вы спрашиваете?
– Александра Алиевна, не надо «бре...бре», – с этими сло¬вами Иван вытащил из внутреннего кармана пиджака пакет с четыреста пятьюдесятью рублями и протянул его Шуре.
– Здесь недостача в Вашей кассе, четыреста пятьдесят, ко¬торые Вы передали мне со стипендией.
Слезы брызнули из глаз Шуры. Она взяла деньги, обняла Ивана и со словами: «Иван Васильевич» поцеловала его. Иван смутился.
– Я даже дома не рассказывала, – сказала Шура. – Как-никак, а у нас с Али трое детей.
– Кто? – спросил Иван.
– Два мальчика и девочка, еще дошкольница, – ответила Шура.
– Пять человек семьи. Молодцы! – сказал Иван.
– Шесть, – ответила Шура. – Еще старенькая мама Али. По¬этому и хозяйство держим. Корова с теленком, бараны, куры.
... Шура таки рассказала своему мужу о происшедшем. Али Абдулаевич утром следующего дня подошел к Ивану, поздоро¬вался. Пожав руку, сказал:
– Иван Васильевич, спасибо, рахмат. Не каждый бы так сделал. Рахмат.
– Да, ладно, Али Абдулаевич. Давайте забудем об этом, – сказал Иван.
С тех пор они стали настоящими друзьями. Иранец всякий раз приглашал Ивана на любое семейное торжество. Шура ста¬ралась накормить холостяка домашними яствами. Иван, в свою очередь, каждый раз покупал шоколадные конфеты «Ромашка», «Пилот», «Кара-кум» и одаривал ими детей Шуры и Али.
Как-то в конце мая, Али Абдулаевич сказал Ивану:
– Иван Васильевич, помоги. Завтра выходной. Я попросил старшего мастера, он разрешил взять МТЗ с прицепом. Надо пе¬ревезти сено. Здесь недалеко, километра четыре.
Иван с готовностью согласился. Спросил:
– Вилы, веревка, рубель есть?
– Вилы, веревка есть, – ответил Али. – А что такое рубель?
– Сена много? – спросил Иван.
– Придется съездить два раза, – сказал иранец.
– Ну, там посмотрим, – сказал Иван. – А рубель, это такое нетолстое бревно, которым придавливают сено на прицепе, что¬бы не растерять по дороге.
– Интересно. У нас так не делают. Увязывают только верев¬кой.
... В четыре утра Иван уже подъехал ко двору Али Абдулае¬вича. Шура было приготовила завтрак, но Иван отказался, ска¬зав:
– Некогда, Александра Алиевна. Да и рано еще. Пока солн¬це не припекло, надо спешить.
– Али Абдулаевич, надо тонкое бревно длиной четыре мет¬ра. У Вас найдется?
В глубине двора, под забором, Иван отыскал то, что искал. Это был карагач нужной толщины. Иван попросил у хозяина топор, сделал зарубки на концах бревна, чтобы веревка не со¬скальзывала при затягивании. Погрузили на прицеп инструмент и выехали в степь.
По прибытию к месту сенокоса Иван увидел много копен сена. Спросил:
– Али Абдулаевич, это все Ваше?
– Да Вы что, Иван Васильевич. Мои крайние четыре, – ответил тот.
– Значит так, – определил Иван, окинув взглядом объем ко пен. – Забираем все за один рейс.
– А получится ли? – спросил Али.
– Получится при условии: Вы будете подавать, а я буду укладывать.
И работа закипела. К десяти часам Иван с Али уже затягивали веревкой рубель на внушительной по объему копне сена на прицепе. Управившись, поехали домой. По дороге Али Абдулаевич сказал:
– Иван Васильевич, сразу видно, что Вы выросли в колхозе.
На что Иван ответил:
– Али Абдулаевич, сельская молодежь всегда трудолюбивее городской, особенно послевоенное поколение.
... Тракторный прицеп вообще трудно подавать задним ходом. Через узкие ворота хозяйского двора Иван с трудом загнал прицеп к месту выгрузки. Разгрузив сено, выгнал трактор со двора.
Александра Алиевна уже накрыла на стол. Вынесла из дома два махровых полотенца, сказала:
– Мужчины, сначала душ, потом обедать.
Сенная труха колола вспотевшее тело, и мужчины по очереди с наслаждением вымылись под летним душем.
Как ни уговаривали хозяева Ивана выпить домашнего виноградного вина, он категорически отказался.
– Мне хочется, – сказал, – но я за рулем. Пока трактор не поставлю – нет, нет!
Шура налила ему литровую банку с собой. Али сказал:
– Не отказывайтесь, Иван Васильевич. Возьмите, выпьете с Юрием Ивановичем. У нас вино очень хорошее.
Скорпион.
После выходного Зельцер Соломон Наумович, директор училища, вызвал Ивана в кабинет.
– Иван Васильевич, руководство района просит нас оказать помощь в стрижке баранов. Совхоз «Берлин» от нас за двадцать восемь километров специализируется на овцеводстве. У него шестьдесят тысяч баранов. Это больше пятидесяти отар. Май заканчивается. Стрижку надо провести в мае. Чабанов и рабо¬чих не хватает. Поэтому мы решили послать Вашу группу для оказания помощи совхозу. Ваша задача, как всегда: организа¬ция, дисциплина, чтобы не уронить престиж училища в глазах районного руководства и оказание максимум помощи совхозу. Завтра утром придет машина из совхоза, готовьте группу.
... В совхоз прибыли к 10-ти утра. Иван уже знал, что каза¬хам присуще и уважение, и подобострастие к начальству без всякой меры. Поэтому не удивился тому, что группу встречал сам баскарма, директор совхоза, а с ним главный зоотехник, бригадиры и главные чабаны.
На отделении был устроен огромный навес с низкими сплошными настилами-столами, на которых стригли овец. Под навесом подвешены электродвигатели, от которых тянулись гибкие кабели в металлических оплетках со стригальными руч¬ными машинками на конце.
Рядом с клубом, где поселили учащихся, были установлены столы из неоструганных досок для приема пищи. Немного в сто¬роне был магазин, а рядом установлена юрта, где собиралось местное руководство при надобности.
Пока учащиеся расстилали матрацы, простыни, прямо на полу в большом помещении клуба, где для мастера установлена койка, баскарма пригласил его в юрту. Иван осмотрелся. По окружности большой юрты, на земле, была разостлана кошма. У стен, по кругу, лежали подушки в наволочках со цветным сред¬неазиатским орнаментом. Посредине на круглом низком столике лежала всевозможная снедь, преимущественно мясная. Рядом со столиком стоял ящик водки. На бутылках этикетка: «Москов¬ская», цена три рубля шестьдесят две копейки. Всего руковод¬ства собралось человек двадцать. Все уселись на кошме, поло¬жив себе под бок подушки. По стаканам разлили водку. Баскар¬ма провозгласил короткий спич. Перемежая казахские слова с русскими, он сказал:
– Мен (я) рад, что сегодня начался той (праздник) нашего урожая – стрижка баранов. Это шерсть, это наша таньга (деньги), это результат нашего энбек (труда). Давайте выпьем по джюс (сто) грамм за той (праздник).
Все выпили и потянулись руками к закуске. Иван подумал «Хорошее начало, – и тоже выпил налитые свои пятьдесят. Налили по второй. Закусывая бараниной, Иван решил: – Надо пропустить, ведь ему идти к учащимся».
Почувствовал, как что-то ползет на сгибе, выше ступни, левой ноги. Машинально правой хотел скинуть козявку. И тут, словно раскаленную иглу воткнули ему в ногу. Он устремил свой взгляд к месту жжения на ноге. От ноги мимо столика убе¬гал скорпион. Иван громко сказал:
– Вот, гад, скорпион укусил!
– Иде? Иде? – послышались возгласы.
– Он, убегает, – ответил Иван, указывая пальцем.
– Ур! Ур! Убей! – закричали в разнобой присутствующие.
Иван вскочил, в два шага настиг скорпиона и ступней пра¬вой ноги раздавил его. После он узнал, что по поверью, если ужаленный скорпионом убьет его, значит будет жить.
Баскарма что-то скомандовал бригадиру на казахском. Бри¬гадир по имени Азарбек, как после узнал Иван, скомандовал:
– Пошли, быстрее!
Иван вышел из юрты вслед за Азарбеком. Он быстро повел Ивана к коновязи, где стояли оседланные лошади. Отвязав по¬вода двух, Азарбек спросил:
– На лошади ездить умеешь?
– Я в колхозе вырос, – ответил Иван.
– Садись, – сказал Азарбек и подал повод Ивану.
Ногу жгло каленым железом. Преодолевая жгучую боль, Иван вдел ногу в стремя и ухватившись левой рукой на луку седла, запрыгнул в него.
–Чок, чок, – подал команду лошадям Азарбек и взял с ме¬ста рысью. Вскоре, оглядываясь на ехавшего следом Ивана, пе¬ревел бег лошади в галоп. До центральной усадьбы совхоза бы¬ло четыре километра. Спешившись перед медпунктом, Азарбек скрылся за дверью. Через несколько минут вышел в сопровождении фельдшера. Тот был в белом халате и держал в правой руке наполненный шприц. Поздоровавшись, спросил:
– В какую ногу ужалил скорпион?
– В левую, – ответил Иван.
– Закатайте рукав рубашки на правой руке.
Иван закатал. Фельдшер протер смоченной в спирте ватой мышцу предплечья и сделал укол. Что-то объяснил на казахск Азарбеку. Азарбек выслушал, потом скомандовал:
– Алга!
Иван вопросительно посмотрел на бригадира. Тот повторил по-русски:
– Вперед!
Назад тоже мчались галопом. Подъехали к магазину. Спешились. Азарбек привязал лошадей у коновязи и повел Ивана магазин. В магазине кроме продавца, казаха лет тридцати, никого не было.
Азарбек что-то скороговоркой объяснил продавцу. Тот, выслушав, открыл бутылку «Московской», налил полный стакан, поставил на прилавок перед Иваном.
– Пей, – сказал Азарбек.
Иван отрицательно помотал головой.
– Пей, а то помрешь, – сказал Азарбек.
Иван, морщась, выпил через силу. Водка была теплой противной. Иван вытер губы рукавом, попросил:
– Закусить!
Продавец распечатал пачку печенья и положил перед Иваном. Азарбек тем временем опустошил бутылку, наполнив двухсотпятидесятиграммовый стакан. Пододвинув его к Ивану, по¬вторил:
– Пей!
Иван, жуя печенье, промычал набитым ртом:
– Пьяным бу¬ду.
– Жок, – повторил Азарбек, – пей, не будешь.
Иван с трудом выпил второй стакан и спешно запихивал печенье в рот, стараясь побыстрее перебить противный вкус водки.
– Айда, – сказал Азарбек, – пойдем, – повторил, направля¬ясь к выходу.
Иван замешкался, полез было в карман за деньгами, чтобы рассчитаться, но продавец и Азарбек в один голос запротесто¬вали:
– Жок! Жок!
Подошли к столовой, где повар, дядя Саша, готовил уча¬щимся обед.
Иван отметил про себя, что опьянение не наступает. Жже¬ние ноги притупилось, зато она налилась до колена, появилась просинь.
Азарбек выставил под навесом стул, усадил на него Ивана. Потом принес пятнадцатилитровое оцинкованное ведро, напол¬ненное горячей водой, поставил перед Иваном.
– Давай ногу в ведро и грей, – сказал.
Кто-то из учащихся расстегнул туфель, снял с ноги мастера носок. Они уже знали, что мастера ужалил скорпион. Старосте Азарбек приказал:
– Горячую воду подливать в ведро по мере остывания, по¬ставить возле мастера дежурного и не давать ему спать до две¬надцати ночи. Я буду наведываться.
Азарбек ушел.
Ивана неудержимо клонило в сон. Дежурный учащийся, Саша Александров, по прозвищу «Двойной» то и дело трогал его за плечо, а то и тряс, не давая Ивану уснуть. Иван и сам крепился, как мог, зная, что спать нельзя. Опьянения он так и не почувствовал, но во всем теле была такая слабость, что он еле удерживался, чтобы не упасть со стула.
Саша «Двойной» довольно часто подносил Ивану пиалу с круто заваренным зеленым чаем, как и рекомендовал Азарбек. Старший чабан Азарбек (бригадир), управив свои дела, наведался после работы, к вечеру. Иван устало сидел на стуле. Ногу уже не жгло, синь прошла, но одутловатость еще оставалась.
Осмотрев ногу Ивана, Азарбек сказал:
Азарбек ушел.
Ивана неудержимо клонило в сон. Дежурный учащий Саша Александров, по прозвищу «Двойной», то и дело трогал < за плечо, а то и тряс, не давая Ивану уснуть. Иван и сам к| пился, как мог, зная, что спать нельзя. Опьянения он так и почувствовал, но во всем теле была такая слабость, что он ( удерживался, чтобы не упасть со стула.
Саша «Двойной» довольно часто подносил Ивану пиал' круто заваренным зеленым чаем, как и рекомендовал Азарб Старший чабан Азарбек (бригадир), управив свои дела, на дался после работы, к вечеру. Иван устало сидел на стуле. Ні уже не жгло, синь прошла, но одутловатость еще оставалась.
Осмотрев ногу Ивана, Азарбек сказал:
Азарбек ушел.
Ивана неудержимо клонило в сон. Дежурный учащий Саша Александров, по прозвищу «Двойной» то и дело трогал < за плечо, а то и тряс, не давая Ивану уснуть. Иван и сам к| пился, как мог, зная, что спать нельзя. Опьянения он так и почувствовал, но во всем теле была такая слабость, что он ( удерживался, чтобы не упасть со стула.
Саша «Двойной» довольно часто подносил Ивану пиал' круто заваренным зеленым чаем, как и рекомендовал Азарб Старший чабан Азарбек (бригадир), управив свои дела, на дался после работы, к вечеру. Иван устало сидел на стуле. Ні уже не жгло, синь прошла, но одутловатость еще оставалась.
Осмотрев ногу Ивана, Азарбек сказал:
– Джаксы, – повторил по-русски, – хорошо. – Улыбнувшись Ивану, одобряюще сказал: – Калай джаксыма, Иван Васильевич!
Иван еще не знал, что такое «калай» на казахском, и просительно смотрел на Азарбека. Заметив это, Азарбек повторил:
– Я говорю, дела идут хорошо.
– Значит так, – повернулся к Саше «Двойному», – парить мастеру ногу до двенадцати ночи. Потом спать. Понятно?
– Понятно, – ответил тот.
– До двенадцати спать не давать, – распорядился Азарбек. – Свет в клубе на ночь не выключать. Назначить дежурного с веником, чтобы следил за фалангами. Потолок в клубе из камышовых матов, и они там обитают. Ночью через трещины в штукатурке падают на пол. Фаланга, конечно, не скорпион, но укус ее ядовит, и очень болезненный. Вызывает опухоль и температуру.
Пожелав спокойной ночи, старший чабан уехал.
Ночь Иван спал, как убитый. Проснулся с рассветом. Ребята еще спали. Дежурный сидел на стуле и вертел головой в сторо¬ну малейшего шороха. Иван спросил:
Много наловил фаланг?
– С добрым утром, – поприветствовал его дежурный, – нет, три штуки. Она, когда падает с потолка, то слышен хлопок.
Фаланга членистоногое насекомое, похожее на осу, только раза в пять-шесть больше. Ядовитые они только в мае. Что уди¬вительно, их любят кушать бараны. От них они поправляются. Да и бараны в Средней Азии необычные. В Северном Казахстане преобладала порода «романовская овца'', а здесь были курдюч¬ные овцы. Курдюк – это сальный мешок на задних ляжках, ино¬гда по весу он равен весу овцы. Кто-то из зоотехников или ча¬банов придумал для таких овец тележку на двух резиновых ко¬лесиках. В нее запрягают овцу, курдюк лежит на площадке те¬лежки, и овца возит его, не испытывая неудобств на пастбище по холмам и долам Среднеазиатской степи. Тележка очень лег¬кая, из алюминиевых трубок, и овца ее не замечает. Десятки лет спустя Ивану пришло в голову ассоциативная мысль, что «кравчучка», тележка дачников, пришла к нам на Украину из Сред¬ней Азии во время президентства Кравчука. Дачники, как бара¬ны, впрягались в нее и перевозили свои грузы.
... Нога у Ивана не болела, только была немного толще пра¬вой. Чувствовал он себя хорошо. Посмотрев на часы, скомандо¬вал дежурному:
– Объявляй подъем, а сам завтракать и спать.
Вышел к умывальнику, умылся.
После завтрака повел группу к поднавесу, где по перимет¬ру были устроены топчаны-нары, на которых стригли овец. В рядом расположенном загоне-кошаре блеяли овцы, прося выпу¬стить их из кошары.
Приехал верхом на лошади Азарбек. Поздоровался, спро¬сил:
– Как здоровье, как нога?
– Спасибо, хорошо, – ответил Иван и повторил по-казахски:
– Рахмат, джаксы.
– Ну, значит теперь за работу. Болды (хватит) болеть!
... В течение дня учащиеся стригли баранов. Самых строп¬тивых привязывали за лапы ремнями, что были укреплены к топчанам. Как не инструктировали учащихся опытные стригали, все же они умудрились в первый день зарезать машинками тро¬их овец.
Самое сложное место стрижки была баранья шея. Азарбек, контролирующий стрижку, хотя и недовольный происшедшим, успокаивал и мастера, и виновников. Как бы то ни было, но ин¬цидент больше не повторился. Остриженные овцы выпускались из поднавеса в узкий проход прямо ко рву, наполненному водой из криолином. Это был дезинфицирующий раствор, через кото¬рый овцы вынуждены были пройти.
Пройдя дезинфекцию, они взбирались по крутому откосу, отряхивались всем телом и, блея, убегали прочь.
Иван всегда удивлялся тому, что у животных, едва ли не лучше, чем у людей, была организована иерархия.
Так, в каждой отаре, а она насчитывала от восьмиста до тысячи ста голов, был строгий порядок. Вожаком в каждой отаре был козел. Крутые рога и борода этого животного как бы подчеркивали его важность и лидерство. С ним всегда находили пять-шесть коз. Куда следовал козел, туда следом за ним и отара. Еще в советское время Иван прочел интересную заметку в «Комсомольской правде».
В одном из среднеазиатских колхозов пропала отара овец. Все ломали голову, куда она могла исчезнуть. Оказывает строители вели газопровод в Иран, стройка была не закончена. Любопытный вожак зашел в трубу и вывел отару по ту сторону границы. Сопредельная сторона запросила советское руководство:
– Что делать?
Ей посоветовали направить вожака, козла- нарушителя, обратно в газовую трубу. Так и сделали, и вскоре нарушителей границы встречали дома. А расстояние было пять километров.
Иван часто думал: «Хорошо, если у людей козел не только важный, но и умный. А если нет?»
... Лучшие стригали за рабочий день отстригали по двадцать баранов. Некоторые из учащихся так и не смогли приловчиться к этой работе, чтобы не поранить овцу. Они отбирали шерсть у стригалей, уносили в прессовочное помещение и упаковывали ее под ручным прессом, увязывая толстым шпагатом тюки.
За три недели работа была закончена. Все овцы острижены. Учащиеся получили подарки в виде премиальных. Кроме того руководство совхоза вынесло письменную благодарность в адрес руководства училища за оказанную помощь. Группа воз¬вратилась в училище для продолжения занятий.
«Ох и закружила ты мою головушку».
Ивану все больше нравилась Валя. Стройная, с пышными черными волосами, тонкой талией, красивой высокой грудью. Скромная улыбка на лице, чуть припухшие губки, не знавшие косметики, небольшого рта, черные, не выщипанные брови, прямой красивый носик украшал ее лицо. Черные глаза, обрам¬ленные густыми ресницами, выражали внимание к собеседнику. Маленькие девичьи ушки, не знавшие сережек, и в меру округ¬лый подбородок только подчеркивали нежность ее лица. Прямая спина и чуть-чуть вскинутая назад головка на высокой красивой девичьей шейке придавали девушке гордость и неприступность. Многие парни на танцплощадке не решались к ней подойти. Но Валя вела себя со всеми ровно, подчеркнуто вежливо, что тоже было защитной преградой от окружающего мужского пола.
Была у нее подруга Лиля. Ниже Вали ростом, невырази¬тельная девушка с некрасивым лицом. Она была откуда-то с Украины. Прихотливая судьба забросила ее в Среднюю Азию, видно потому, что во время войны отец ее был полицаем, слу¬жил немцам. Бежал вместе с ними в Германию. Дочь свою не за-был и теперь по возможности присылал ей посылки с дорогой заграничной одеждой. Лиля была нервной по своему характеру и в своем поведении непредсказуемой. Она могла заразительно смеяться и тут же без всякого повода могла перейти к слезам. Видимо в ее воспитании подспудно довлело сознание того, что ее отец полицай. Но это уже были домыслы Ивана. Он не понимал, что может быть общего между Лилей и Валей. Это было выше его разумения.
Для себя он решил, что Валя выбрала себе подругу, чтобы подчеркнуть свою внешнюю привлекательность. Конечно, сде¬лала она это неосознанно, а по женскому наитию. В жизни он и раньше встречался с такими примерами. Но что-то же было у них общее? Ну, хотя бы то, что хлопкоперерабатывающий за-вод, где работала Лиля, выделил ей комнату в доме. Валя тоже жила в небольшой отдельной комнате училищного дома. Из не¬большого коридорчика дверь в комнату Вали вела направо. Дверь слева вела в квартиру кастелянши, Веры Григорьевны, где она жила с сыном, мастером производственного обучения, Забуевым Борисом Николаевичем.
Забуев был разводящим, вожделенно посматривал на Валю, но шансов у него не было. Пытался ухаживать. Вера Григорьев¬на то и дело заводила разговор с соседкой, намекала, что не против видеть ее в невестках. Валя только молчаливо улыба¬лась.
... Надо отметить, что в те, уже далекие теперь времена, не¬смотря на обилие разных национальностей, молодежь была намного скромнее, соблюдала традиции и нравы предков, пре¬обладающие в быту. Уважение и почитание старших незримо сквозило и на работе, и в общественных отношениях на улице. Это в нынешнее время девушки стараются выставить на вид как можно больше участков голого тела, не стесняясь окружающих. А тогда еще не было в Союзе растлевающего влияния Запада, да еще где – в Средней Азии. Не было случая, чтобы девушка одела платье или юбку «мини» выше колен. Это считалось неприличным. «Макси» тоже не носили. Все было пристойно, умеренной длины. В моде были расклешенные юбки колокол. На женщин и девушек было приятно посмотреть. Это многие десятилетия спустя в моду вошли женские брюки. И реакцией на моду был гарик Советского Омара Хайяма – Игоря Мироновича Губермана. Советский диссидент Губерман писал:
«В связи с успехами науки .
И от космических причин
Сегодня бабы влезли в брюки,
А завтра вые... мужчин».
Но всему свое время. Под влиянием передовых идей советского строя женщины востока, хотя сняли чадру, но бытовые устои остались, как и прежде.
В городском парке танцплощадка при кружении под звуки вальса всплошную покрывалась юбочными колоколами девушек. В глазах рябило от всевозможных расцветок. Создавалось впечатление, что пары плывут в круговороте по цветочным волнам. По крайней мере, так казалось Ивану. Местное районное руководство создало все условия для развития и отдыха молодежи. При доме культуры был большой спортивный зал. Работали спортивные секции по классической борьбе, боксу, легкой атлетике. Широко практиковалась художественная самодея тельность. Училище принимало в них активное участие. Иван хотя и получил первый спортивный разряд по боксу, после победы на республиканских соревнованиях в Алма-Ате, решил со спортивной карьерой завязать. Поэтому своих достижений не афишировал. При доме культуры имелся духовой оркестр. Три раза в не¬делю, по средам, субботам и воскресеньям, он играл на танцплощадке. Оркестр размещался на небольшом возвышении – сцене, обрамленном с тыльной стороны дощатым помещением в виде ракушки.
Богатый репертуар оркестра включал в себя танго, фокстрот, вальс, польку, вальс-бостон и другие музыкальные мелодии. Время от времени, для отдыха оркестрантов, включали магнитофон через громкоговорители, смонтированные на высо¬ких стойках с двух противоположных сторон танцплощадки.
Еще на праздновании 1-го Мая, вечером, на танцах, Иван пригласил Валю на танец. Обычно Валя танцевала с Лилей, сей¬час девушки стояли в стороне. Танец начался. Музыка играла вальс-бостон.
– Я не танцую, – сказала Валя на приглашение.
– Со мной? – спросил Иван.
– Извините, Иван Васильевич, я не умею танцевать бостон.
– Это легко исправить, я научу. И давай на «ты», мы не на работе, – сказал Иван.
Обнимая правой тонкую талию девушки, Иван бережно вел ее по кругу. По ходу давал наставления, как надо выполнять па танца. К концу мелодии Валя уже уверенно владела техникой исполнения движений.
Когда Иван провожал девушку к месту, где стояла Лиля, Валя сказала:
– Следующий танец танцуй с Лилей, а то обидится.
Вот тебе на! Еще не жена, а уже командует, – пошутил.
Валя засмеялась:
– Ну, пожалуйста.
– Ну, раз волшебное слово, тогда ладно! А что я буду за это иметь? – спросил Иван.
– Следующий танец, – ответила девушка.
– И поцелуй, – добавил Иван.
– Ишь, какой быстрый! Там посмотрим! – не полезла в кар¬ман за словом Валя.
... После танцев провожали Лилю домой. Весенний воздух был наполнен ароматами цветущих растений и щедро делился с окружающими. Пьянил, обволакивал душу приятным дурманом. Ярко светившая луна посылала на землю фантастическое вос¬приятие нереальности окружающего мира.
Девушки смеялись, возбужденно сыпали шутками, делясь впечатлениями прошедшего вечера. Иван активно поддерживал их настроение, шутливыми остротами делал критические заме¬чания по поводу того или иного случая, происшедшего на тан¬цах.
На обратном пути, провожая девушку, домой, Иван спросил Валю:
– Как тебя, каким ветром занесло в Среднюю Азию?
Валя рассказала, что она старшая дочь в многодетной се¬мье, родилась в Куйбышевской области, железнодорожный разъезд Денискино. Там, в соседнем селе Каменка, закончила восемь классов средней школы и курсы машинисток. Приехала в маминой сестре, тете Наде. Тетя живет и работает в огородной бригаде в Дзержинском отделении совхоза Пахта-Арал, за шесть километров от центральной усадьбы. Так и осталась здесь, устроилась на работу в училище.
Расставаясь у дома, где жила Валя, Иван сказал:
– А должок?
– Какой? – спросила девушка.
– Поцелуй!
С этими словами Иван привлек Валю к себе. Девушка не сопротивлялась. Иван обнял ее и крепко поцеловал. Девушка выпорхнула из его объятий, сказала «До завтра» и скрылась за калиткой.
Иван возвращался к себе, словно на крыльях. Губы горели от страстного поцелуя. Мысль пронзала сознание: «Она мне от¬ветила!», радостное чувство окрыляло его. Спать не хотелось. Рехина не было, он уехал домой в Алма-Ату на праздники. Иван вышел на крыльцо, покурил. Потом зашел в комнату, разобрал постель, разделся и лег. Спал, как убитый.
... 9-е Мая, День Победы! Праздник, который не исчезнет из жизни последующих поколений на века.
Иван пришел к Вале домой рано. Накануне они договори¬лись вместе сходить на рынок. Девушка питалась не в столовой, а дома, и надо было скупиться. Среднеазиатский рынок будь-то в большом или малом населенном пункте, представлял по себе уникальное зрелище. Торговцы на разных языках зазывали к себе покупателей, расхваливая свой товар. Прилавки ломились от изобилия фруктов и овощей в свежем и консервированном виде. Мясные лавки со свининой, бараниной, говядиной при¬влекали к себе домохозяек. Цены на товары фантастически низ¬кие. Кило свинины – 90 копеек. Говядины – 1 рубль, десять-двадцать копеек. Только баранина стоила дорого: от трех до шести рублей за килограмм.
– Кроме того, на рынке была чайхана, где всегда можно было выпить горячего зеленого или черного чая, съесть горячий вкусный беляш. Что удивительно, никто не увлекался спиртным. Был на рынке и буфет, где продавали на разлив для любителей, но работал он только по большим праздникам.
– Валя с Иваном купили свиного мяса, капусту, лук, морковь.
– Угощу тебя домашним борщом. Приходи обедать.
– Когда возвращались с рынка, их внимание привлек вете¬ран. Он был навеселе, шел прихрамывая. На пиджаке ветеране отсвечивали золотом под лучами майского солнца множестве орденов и медалей. Вдруг он запел песню. Он шел один посреди улицы впереди толпы, которая слушая песню, не спешила его обгонять. Эта песня запомнилась Ивану на всю жизнь.
Приятный баритон выводил:
«На полянке возле школы
Стали танки на привал
И веселый звон гармошки
Всю деревню он созвал.
От полудня до заката
Заливался гармонист,
Разрумянились девчата:
Хорошо так играет танкист.
А потом гармонь в сторонку
Парень с шуткой отстранил
И с курносенькой девчонкой
Он, шутя, заговорил.
Подари мне на прощанье
Взор твоих лукавых глаз,
Предстоит нам расставанье
Мы уходим на Запад от вас.
А когда покончим с немцем,
Буду я домой идти,
И потянет мое сердце
Вот по этому пути.
Как услышишь звон гармошки,
Значит, я домой иду,
А ты выгляни в окошко
Я тебя с собой возьму.
Уж давно разбили немца
И закончилась война,
Но танкиста не видала,
Ходит девушка одна.
А теперь уж звон баяна
По деревне звук летит
И с тех пор на ту поляну
Ходит девушка грустить».
Ветеран настолько был увлечен песней, что не замечал идущей за ним толпы людей. Он закончил петь и вдруг сзади него раздались шумные аплодисменты и возгласы. Ветеран рез¬ко обернулся. Вдруг заплакал. Потом махнул рукой и спешно заковылял по улице.
.. Иван купил бутылку «Столичной», палку конской колба¬сы, она ему очень нравилась, булку хлеба и шоколадных кон¬фет. Пригласил с собой Рехина Юрия Ивановича. В 12.30 они заявились к Валентине Ивановне. Запах вкусного борща доно¬сился из комнаты во двор.
На холодную закуску были фаршированные квашенные греческие манзаны. Так греки называли синенькие баклажаны, которые умели вкусно приготавливать. Их Иван с Валей купили на рынке.
Первую рюмку подняли за Победу. За второй помянули всех погибших и умерших. Третью. Как водится, за хозяйку. Ва¬ля только пригубливала, но Иван с Рехиным настояли, и за хозяйку рюмку она выпила. Борщ был настолько вкусный, что трехлитровая кастрюля враз опустела. К пятнадцати часам муж-чины ушли. Иван договорился с Валей встретиться в 18.00 и пойти на танцы.
Из парка доносились звуки духового оркестра. Военные марши сменялись мелодиями: «Вставай, страна огромная», «Ка¬тюша», «Синий платочек», «Землянка», «На позицию девуш¬ка...» и другие песни фронтовой поры.
* * *
Иван очень скучал за друзьями. По распределению они разлетелись по разным весям республики. Федя Полегрнько и Сашка Шамин попали в районный центр Алма-Атинской области – Копал. Где-то там жила сейчас Мария Евграфовна Орлова, их преподаватель английского и куратор группы. Конечно, она уже не Орлова. Иван написал письмо на училище механизации в Ко¬пале, не очень-то надеясь на ответ. Но вскоре получил ответ на письмо. Ребята писали, что работают, скучают по друзьям одно¬группникам. Федя работает мастером по слесарному делу. Это была его стихия. Еще в техникуме он обязательно что-нибудь мастерил. У него в общежитии, под его кроватью, был чемодан¬чик с разным слесарным инструментом. Еще на третьем курсе он купил баян, учился играть на нем, сам смастерил из латуни пюпитр, складную подставку под нотную тетрадь. Надо при¬знать, что музыка давалась ему не очень.
Санька Шамин сразу по прибытию получил группу трактористов-машинистов и работает мастером. Живут вдвоем в ком¬нате в училищном доме. Коллектив в училище большой, дружный, контингент шестьсот человек. Механизаторов готовят в ос¬новном для северных целинных областей Казахстана. Педагоги-ческих кадров не хватает, писали ребята, так что, если тебе там в Южном не климатит, приезжай к нам.
Иван чуть было не сорвался и не уехал к ребятам в Копал. Поводом к такому решению послужил следующий случай. Не имея друзей, не успел еще ими обзавестись, он, угнетаемый от¬сутствием общения с ними, всецело отдавался работе. Обычно учащиеся, которые не уезжали на выходные домой, были предоставлены сами себе. Занимался, кто, чем мог. Иван часто наведывался в общежитие и вел с учащимися непринужденные беседы. В комнату заходили учащиеся из других групп, задава¬ли всевозможные вопросы, он отвечал на них.
В этот раз, подойдя ко входу в общежитие, Иван услышал, как за углом здания раздавались громкие возгласы и плач. Он поспешил за угол и увидел, как учащийся, кореец Пак Иль Ен, известный в училище хулиган, хлещет по щекам девушку коре¬янку, а та плачет, не вытирая слез, и что-то кричит ему по- корейски.
Иван крикнул:
– Пак! Прекрати! Ты что делаешь?
Тот никак не отреагировал. Тогда Иван подскочил к Паку, и ребром правой врезал ему по скуле. Пак упал, но тут же вско¬чил и с криком:
– Я буду жаловаться! – держась за скулу, убе¬жал.
–Тебя как зовут? – спросил девушку Иван.
Она, еще всхлыпывая, ответила:
– Ли Тань Чжу.
– За что он тебя так?
Девушка промолчала. Но Иван был настойчив и повторил вопрос.
– Он хулиган и я не хочу с ним дружить, а он пристает. Я ему об этом сказала прямо, а он меня по щекам, - снова запла¬кала девушка.
– Кто мастер? – спросил Иван.
– Бухтояров Александр Евгеньевич, – ответила Таня, так звали ее подруги.
– Так вы с Паком в одной группе?
– Да.
– Мастеру жаловалась?
–Нет, я боюсь, – всхлипывала Таня.
– Не бойся, больше он приставать к тебе не будет. Иди в общежитие, умойся и станешь снова красивой, – подбодрил Иван девушку.
Девушка улыбнулась, сказала «спасибо» и ушла.
В понедельник, еще до линейки, Иван рассказал мастеру о происшедшем. Мастер Бухтояров, мужик лет сорока, высокий, крепкой статуры отличался тем, что не любил иноверцев, вел себя в отношении к ним подчеркнуто жестко, сказал:
– Этот Пак Илья уже достал своими хулиганскими выходка¬ми. Ты, Иван Васильевич, правильно сделал, но посмотришь, будут неприятности. Это хитрое, злобное отродье. Он уже подходил ко мне, сказал, что на занятия не пойдет, пойдет в мед¬пункт, ухо болит.
В тот же день Ивана вызвали в медпункт училища. Заведу¬ющая медпунктом, пожилая фельдшер, Егоршина Наталья Нико¬лаевна, возмущенно спросила:
– Иван Васильевич, Вы мастер, как Вы могли ударить уча¬щегося? Он же еще ребенок!
– А этот ребенок не сказал Вам. Наталья Николаевна, за что его ударили?
– Нет, он сказал, что не слышит на левое ухо.
– Врет! А я его не бил, я только сделал с ним то, что он со своей одногруппницей Таней Ли. Это известный в училище ху¬лиган из группы Бухтоярова. Он бил девочку, а я за нее засту¬пился, и по уху я его не бил.
– Ну, что ж? Я вынуждена буду написать докладную дирек¬тору училища.
– Пишите, – сказал Иван и ушел.
Он нашел на учебном полигоне Бухтоярова, рассказал ему о случившемся.
– А что я говорил? – сказал Бухтояров. – Давай сделаем так. Ты пишешь докладную на имя директора. Я возьму у Тани объяснительную, у Пака тоже. Напишу в свою очередь доклад¬ную директору. Нельзя же допустить, чтобы всякая корейская мразь диктовала в училище свою хулиганскую волю.
Так и сделали. На третий день был созван внеочередной педагогический совет. На педсовет вызвали Пака и Таню. После обсуждения поступило предложение исключить хулигана из числа учащихся.
Иван сказал, что лучше он уволится, тем более, что его уже приглашают на работу в Копальское училище механизации, но терпеть и позволять хулиганский беспредел не будет. Перед го¬лосованием дали слово Паку. Он упал на колени перед Таней, просил у нее прощение и у педагогов тоже, просил у Ивана прощение за то, что оговаривал его. Бухтояров сказал:
– Моли Бога, что попался ты Ивану Васильевичу, а не мне Я бы убил тебя на месте за такое, а потом пускай бы судили.
В обсуждении ЧП принимала участие и заведующая медпунктом Егоршина. В итоге приняли решение: «Оставить Пака в училище с испытательным сроком, до первого нарушения дисциплины. В случае нарушения решение педсовета вступает в силу, и тут же будет написан приказ об его исключении из училища.
... Иван подружился с Лазарем Лазариди, водителем, который на «Победе» возил директора училища Зельцера. Лазариди старше Ивана на два года, по национальности грек, симпатичный, трудолюбивый холостой парень был влюблен в девушю Марию. Мария жила с матерью в небольшом частном домике работала в райпо товароведом. По национальности русская. Отец Марии погиб на войне. Мать пенсионерка, статная женщина с изрезанным оспой лицом, хлопотала по хозяйству. В доме не хватало мужской руки. Иван по просьбе Лазаря часто помогал ему в доме Марии. То починят наклонившийся забор, то за бетонируют развалившиеся ступеньки крыльца, то вымостят бетоном дворовую дорожку. Ну, и естественно, как плата за работу – обильный ужин или обед со спиртным, которым ни Лазарь ни Иван не увлекались. Да еще в награду имели возможность приобрести импортные вещи – рубашки, брюки, обувь. Импорт реализовывался только через магазины райпотребкооперации.
Лазарь был сыном греческого партизана. В начале пятидесятых годов греческие патриоты вели борьбу и против турок и против своего продажного правительства. Разрозненные партизанские отряды потерпели поражение, и патриотам довелось ис¬кать счастья в других краях. Советский Союз многим из них предоставил убежище и со временем гражданство. Те, которые не имели гражданства, имели вид на жительство, в котором зна¬чилось, что такой-то, имярек, является гражданином «Эллинско¬го королевства». Место рождения – Эллада, место жительства – СССР и адрес. У Лазаря был вид на жительство.
Граждане Эллады не были ничем ущемлены в правах. Они работали, учились, как и все советские люди, только не могли избирать и служить в Советской Армии.
... В составе педагогического коллектива училища произо¬шли изменения. Старший мастер, Матисов Павел Яковлевич, вышел на пенсию. На его должность был назначен Нарымов Пулат Муртазаевич. Казах по национальности, лет сорока, крупно¬го телосложения, исключительной доброты человек. Он участ¬ливо заботился о мастерах, живо интересовался не только их учебно-производственной деятельностью, но и жизненными условиями в быту. Часто повторял:
– Надежный тыл – стопроцентная отдача в работе. Не делал никакого различия по национальностям, ценил профессиональ¬ные качества. Даже Бухтояров, не терпящий иноверцев, как-то высказался в узком кругу мастеров:
– Палат – настоящий человек!
Надо заметить, что старшего мастера все звали не Пулат, а Палат Муртазаевич. На это он никакого внимания не обращал.
Как-то среди лета Нарымов вызвал Ивана к себе в кабинет, который все называли – комната старшего мастера.
– Иван Васильевич, надо сделать одно доброе дело.
– Я всегда готов, Палат Муртазаевич, если смогу, – ответил Иван.
– Понимаете, надо почистить арык, который проходит через двор домика Тухачевской. Сейчас там никто не живет, но наше районное руководство планирует сделать там музей.
– Какой Тухачевской? – живо откликнулся Иван.
– Да, да, жены Тухачевского, который при Сталине был ре¬прессирован, – сказал Нарымов.
– Так вот, начался полив, а арык забит ветками, мусором, получилась запруда и вода заливает дворик.
– Простите, Палат Муртазаевич, но она же была в Туркме¬нистане, в Чарджоу.
– Да, была, но потом, спасаясь от преследования, перееха¬ла к нам сюда. Надо Вам организовать субботник и почистить арык.
– А как найти этот домик, я же не местный? – спросил Иван.
– Я скажу Забуеву, он покажет, – ответил Нарымов. – Лопа¬ты, кетмени получите у завхоза, Василия Ивановича Чапина.
Маршалы Советского Союза Михаил Николаевич Тухачев¬ский и Василий Константинович Блюхер попали в «ежовы рука¬вицы» начальника НКВД Ежова только за то, что ратовали за перевооружение армии. Они старались, чтобы армия пересела на железных коней. Вольно или невольно этому сопротивлялись близкие соратники И. В. Сталина, Семен Михайлович Буденный и Климент Ефремович Ворошилов. Они доказывали Сталину, что конница и дальше будет главной ударной силой в войне.
По приговору военного трибунала маршалы, и не только они, были расстреляны, а их семьи и близкие родственники были репрессированы, или расстреляны или сосланы в лагеря, как пособники врагам народа.
Чиновничий беспредел обезглавил армию. На начало войны в армии не осталось военспецов и командиров с высшим воин¬ским образованием. Поэтому Сталин и вынужден был возвра¬щать в строй из лагерей еще оставшихся в живых военачальни¬ков. Но до этого было еще далеко. Сменялись у власти партий¬ные функционеры, чиновники, но чиновничий беспредел оста-вался неизменным. Он много лет прикрывался клеймом «враг народа». Настоящие враги им умело пользовались, уничтожая истинных патриотов, цвет нации. Бюрократическая машина пе¬ремалывала жизнь и судьбы многих миллионов советских лю¬дей, порождала в обществе страх и недоверие. В ее жернова мог попасть каждый. И каждого обвиняли по 58-ой статье – вре-дительство, пособничество и работа на иностранную разведку, организация антисоветского заговора, недоносительства.
В жернова этой машины и попал Чапин Василий Иванович. С юных лет он обладал неудержимым пристрастием к юмору. Знал и умел рассказывать множество анекдотов. Впоследствии он и в лагере получил кличку «Апокриф».
Из истории известно, что апокрифы придумали монахи. В длинные зимние вечера, от безделья, монахи соревновались, кто придумает лучший короткий смешной рассказ, который и звали апокриф.
Так вот, Чапин. Мужик ниже среднего роста, крепкого те¬лосложения, лет пятидесяти с черными с проседью волосами на голове и с пышными чапаевскими усами, в свое время и получил десять лет лагерей за антисоветские анекдоты. Кульминацией была аббревиатура, которую Василий Иванович имел неосторожность расшифровать как: «Смерть Сталина спасет Россию». Нашлись «доброжелатели», которые сразу донесли куда следует. Срока Чапин не досидел, был освобожден по известной амнистии по¬сле смерти вождя. Но на лесоповале, в Сибири, Чапин повредил ноги упавшим деревом и теперь ездил на норовистом ишачке в настоящем кавалерийской седле. Следуя своему юмористиче¬скому пристрастию, он и кличку своему ишачку дал: «Йося». Умное животное, светло-серой масти, понимало своего хозяина и четко выполняло его команды.
Василий Иванович не оставил своего пристрастия к юмору и сейчас. При удачно подвернувшемся случае сыпал анекдоты направо и налево. Но, наверное, за свои страдания он и имя дал своему другу и любимцу в отместку «Йося». Когда кто-нибудь называл ишачка «Ёся», он неизменно поправлял: «Не Ёся, а Йо¬ся". Василий Иванович по совместительству был и завскладом ГСМ (горюче смазочных материалов). И поэтому все называли его заправщиком. ГСМ он отпускал с 8.00 до 10.00 утра. Если кто-то из мастеров и водителей не успевал заправить свой трак¬тор, автомобиль, он всегда ворчал: «Невоспитанным воспитате¬лям, когда попало, не отпускаю». И уговаривать его было напрасным трудом. Привыкший к четкому режиму и дисциплине в лагере, он и других к этому приучал. Все в глаза и за глаза звали его Чапаевым.
Урина.
... Июнь. С каждым днем прибывала жара. Средне-Азиатское солнце жгло немилосердно, обдавало жаром. Все живое просило: пить, пить, пить. После захода солнца мирабы от¬крывали шлюзы магистральных канатов, и живительная влага спасительницы Сыр Дарьи наполняла поливные арыки. Вода была чистой и прозрачной.
Иван с Юрием Ивановичем почти каждый вечер, перед сном, ходили к парку и окунались в воду магистрального кана¬ла, благо дело, расстояние до него было метров триста.
У Ивана начали болеть глаза. Веки покраснели и припухли. Их слегка пощипывало, глаза слезились. Он то и дело доставал из кармана чистый носовой платок и вытирал ним глаза. Это за¬метила Александра Алиевна. Спросила:
– Иван Васильевич, и давно это у Вас?
– Да нет, – ответил Иван, – как начал купаться в арыке.
– Арык здесь не причем. Это у Вас раздражение на хлопко¬вую цветочную пыльцу. Сейчас цветет хлопок. Малейший вете¬рок и пыльца витает в воздухе, попадает в глаза. Это случается с каждым, особенно новоприбывшим. Я скажу Али Абдулаевичу, он даст Вам рецепт, как от этого избавиться.
На другой день иранец отозвал Ивана в сторону, сказал:
– Мне Шура рассказала о Вашей проблеме. Мы, местные, уже адаптировались к этому явлению, да и то иногда бывает, особенно если задует ветер. Значит так. Утром моешь руки хо¬зяйственным мылом. Пойдешь за угол, пописаешь себе в руки и уриной промоешь глаза. Перед завтраком умоешься.
Иван, улыбаясь, недоверчиво смотрел на иранца. Заметив это, Али сказал:
– Я не шучу. Все так делают. Две, три процедуры и глазную аллергию, как рукой снимет.
– У Ивана не было основания не доверять Али. Спустя неде¬лю, он сам убедился в его правоте.
... С первой же зарплаты, и с последующих, Иван высылал домой маме, по двести рублей. Мама получала колхозную пен¬сию – восемь рублей. Его младшая сестра Галя была инвалидом с детства. У нее от падения с грубки приключился туберкулез коленной чашечки правой ноги. В зимнее время мама возила ее в школу на санчатах, и на них же забирала со школы. Нога у Гали была согнутой, отставала в развитии. Галя ходила на ко¬стылях. Десять классов Галя закончила в Дубовьязовском кост¬но-туберкулезном санатории. От санатория ей дали направле¬ние в Харьковскую клинику ортопедической хирургии. Там сде¬лали операцию и удалили коленную чашечку. Теперь нога была прямой, но не сгибалась в колене. Она была короче левой, и Галя носила ортопедическую обувь. Галя была счастлива уже тем, что может ходить без костылей. Галя поступила в Киевский институт культуры на библиографический факультет, на заоч¬ное отделение, и работала в библиотеке большого соседнего се¬ла Алексеевка, за двенадцать километров от родного села Беловоды. Так что помощь Ивана родным была, как нельзя кстати. Закончив институт, Галя переехала в областной центр Сумы. Ра¬ботала в библиотеке при Доме культуры СМПО завода имени Фрунзе. Жила в общежитии, а вскоре горсовет выделил ей од¬нокомнатную квартиру в новом доме.
По выходным Галя ездила домой к маме. До села Беловоды от Сум было сорок пять километров. Мама Ивана и Гали, Марфа Андреевна была неграмотной, и Галя читала ей письма от сына и отвечала на них брату. Со временем Галя вышла замуж, приняла примака, уроженца села Будылка Лебединского района Сумской области, Покатило Григория Ивановича. Гриша тоже был инвалидом с детства. У него был горб на спине. Он являлся хорошим специалистом по радиоэлектронике, играл на баяне, работал заведующим лабораторией в строительном техникуме.
Старшая сестра Ивана, Катя, вышла замуж за односельча¬нина Николая Семеновича Ростросту. Они жили в соседнем селе Юнаковка, в семи километрах от села Беловоды. Николай рабо¬тал водителем в Юнаковском автопарке. Еще во время учебы в техникуме, в Северном Казахстане, когда Иван приезжал на каникулы, он сперва останавливался у старшей сестры, было по пути, а потом, через пару дней, уходил домой, к маме. Семь ки-лометров до своих Беловод каждый раз он проходил незаметно для себя по времени, так глядя на лесополосу вдоль дороги вспоминал, как они всей школой внедряли в жизнь Сталинский план преобразования природы. Прилегающие к лесополосе поля были ему родными, так как с пятого класса и до выпуска он ра¬ботал на них от школы до школы то на лошадях, то прицепщи¬ком на тракторах.
* * *
... Выпуск группы № 4 проводили два мастера. Долго бо¬левший мастер Мерзалиев Улугбек Мерзолиевич и Иван. Когда группа успешно сдала все экзамены, Улугбек пожал Ивану руку и сказал:
– Рахмат, Иван Васильевич, рахмат, кунак (спасибо, друг). За мной той.
Иван знал, что «той» по-казахски праздник. Да и многие казахские слова он запомнил, когда еще в десятом классе прочитал книгу казахского писателя Мухтара Ауэзова «Абай». Роман так ему понравился, что уже, будучи в Казахстане, он возвратился к его прочтению, чтобы лучше узнать обычаи и традиции народа, с которым теперь пришлось ему жить. Он даже запомнил четверостишие, которое пел влюбленный Абай, играя на домбре своей кыз (девушке).
– Я увидел тебя на другом берегу
Сделай ладной свою золотую серьгу
И меня переправь, а не можешь, прости,
Мне такой, как тебя, и в раю не найти.
Восточные девушки отличались своеобразной красотой. По мнению Ивана узбечки были красивее казашек. Но национальная черта женственности, присуща и тем и другим, не делал между ними большого различия.
Иван Ефремов в своем научно-философском романе «Лезвие бритвы» утверждал, что самые красивые девушки в Сумской области. И Иван не раз убеждался в этом. Ивана уже перестало удивлять то, что в тюркских народов сын принимает фамилию по отцовскому имени. Имя отца является фамилией сына и его же отчеством с точки зрения русского языка. Отсюда и Мерзалиев Улугбек Мерзалиевич.
Технарь и скорый на решения мастер Бухтояров недолюбливал мастеров Улугбека и Садыка за их медлительность и технический непрофессионализм. Исламов Садык Исламович бы другом Улугбека.
Иван не понимал неприязни Бухтоярова. «Ну, слабые в технической подготовке, ну, медлительны в решении вопросов педагогики, – думал Иван, – значит надо им помочь, они же колле¬ги». И Бухтояров «помог». Вскоре Иван сам в этом убедился.
После выпуска были набраны новые группы учащихся. Иванова группа № 2 была разношерстной по национальности. Русские, украинцы, немцы, казахи, узбеки, корейцы, преобла¬дали русские. Национальные различия нивелировались тем, что молодежь училась и воспитывалась в советской школе. Объеди¬няло обучение и общение на русском языке. Были две группы чисто казахские. Их вели мастера производственного обучения Мерзалиев и Исламов.
... Время шло своим чередом. Наступил ноябрь. Производ¬ственное обучение проводилось в соответствии с программой. Учащиеся проходили вождение на трехколесных тракторах ДТ- 24. Эта, легкого класса машина, была на высоких задних коле¬сах и предназначалась для пропашной обработки междурядий растений. Двухцилиндровый дизельный двигатель заводился сначала на бензине заводной рукоятью, а потом с помощью де¬компрессионного механизма его работа переводилась на ди¬зельное топливо. У Мерзалиева и Исламова с запуском двигате¬ля вечно были проблемы. Учащиеся только что возвратились с полей совхозов, где убирали хлопок, и надо было догонять часы по вождению. После октябрьских праздников, неожиданно для этих мест, ударили морозы до минус пяти градусов. Невымо¬щенные дороги, изрезанные колесами техники после дождей, замерзли и представляли собой полосу препятствий. Для смазки дифференциала заднего моста трактора и деталей коробки пе-ремены передач заливался нигрол. Эта смазка так застывала при минусовой температуре, что сама являлась причиной поломки деталей. Утром рабочего дня Иван и Бухтояров первыми завели своих железных коней и стояли, курили, прогревая дви¬гатели. На всякий случай, по условиям технического обслужи¬вания техники для эксплуатации в зимний период, они перед праздниками добавили в корпус заднего моста и коробки пере¬дач тракторов пятнадцать процентов от объема, солярки, чтобы разредить смазку. Исламов и Мерзалиев этого не сделали. Бух¬тояров в этом был уверен.
Видя, что казахи мучаются с запуском двигателя, предло¬жил Исламову буксирнуть его трактор. Тот с радостью согласил¬ся. Бухтояров подал задним ходом свою технику, Исламов за¬стопорил трос, сел за баранку. Бухтояров резко взял с места. Садык подпрыгивал на сидении вместе с трактором, колеса ко¬торого катились по замерзшим кочкам. Они не хотели провора¬чиваться. Вдруг послышался металлический треск и колеса за¬вращались, но двигатель не завелся. Бухтояров остановил свой трактор, крикнул Исламову:
– Отцепляй! – Подошел к Ивану и Улугбеку, предложив тому:
– Давай, следующий!
Иван все понял. Спросил:
– Улугбек Мерзалиевич, Вы с Исламовым солярки в задний мост и коробку заливали?
– Нет, – ответил Улугбек, – а зачем? – и кинулся было идти к трактору Исламова за тросом.
– Не надо, – остановил его Иван, – хватит одного, – и к Бух¬тоярову:
– Александр Евгеньевич, зачем Вы так?
– А как их учить, этих чучмеков? – засмеялся и пошел к своему трактору.
–Улугбек Мерзалиевич, идите в инструменталку и возьмите паяльную лампу, – сказал Иван. Тот, не спрашивая, пошел за лампой.
В цинковом ведре они нагрели дизтопливо и добавили в картеры коробки и заднего моста. Иван помог Улугбеку завести двигатель. Улугбек суетился и все повторял:– Иван Васильевич, рахмат. Рахмат, кунак!
– Да, ладно, – отвечал Иван, – мы же коллеги. А на Бухтоя¬рова вы не обижайтесь. Видно здорово ему насолили ваши со¬отечественники, поэтому он такой злой.
Трактор Исламова неделю простоял в реммастерской, пока Палат Муртазаевич не привез из Чимкента дифференциал. С тех пор и Улугбек и Садык относились к Ивану с подчеркнутым ува¬жением и в нерабочее время называли его «ака». Это уважи¬тельное обращение к старшему. Ивану неудобно было это слу¬шать, ведь и Улугбек и Садык были намного старше Ивана.
... Кроме всех прочих человеческих достоинств, присущих хорошему руководителю среднего звена, старший мастер Палат Муртазаевич обладал глубоким тонким юмором. Даже в драма¬тических событиях, происходящих с тем или иным его подчи¬ненным, он всегда находил оттенок шутки и тем самым облегчал переживания субъекта.
После очередного выхода учащихся в поле на сбор хлопка в помощь совхозу, наконец-то можно было продолжить учебный процесс. Хлопок имеет свойство отдавать себя людям только из раскрывшихся коробочек. Бутоны-коробочки ближе к верхушке стебля раскрывались только после заморозков. Поэтому ручной сбор урожая происходил в несколько заходов. После 7-го нояб¬ря все облегченно вздохнули, так как хлопковые поля были наконец-то убраны. Как-то к концу первой декады месяца Нарымов вызвал Ивана к себе в кабинет.
– Иван Васильевич, – начал он без предисловий. – Есть бо¬евое задание и Вам выпала честь его выполнить. Надо в колхозе имени Чапаева смолотить рис. Колхоз рисоводческий, работают в основном корейцы. Каждый год мы им помогаем и тем самым зарабатываем рис для столовой. Отберите звено учащихся, же¬лательно после армии и завтра в путь. Трактор МТЗ-5, комбайн прицепной СМ-1 Вам знаком. Расстояние до колхоза восемна¬дцать километров, небольшое, но Вы же знаете комбайны на железном ходу и надо транспортировать аккуратно, чтобы не растрясти. Вас встретит председатель. У них уже готовы все условия для работы и Вашей жизни.
Иван выделил из группы шесть человек. В звено вошли трое русских, немец, казах, 1 кореец. Русские ребята и казах уже отслужили армию. Звеньевой Чернов Анатолий. В оставшуюся половину дня проверили готовность техники. На второй день двинулись в путь. Ехали потихоньку, на второй передаче, чтобы не растрясти комбайн. По прибытию в колхоз установили техни¬ку на току с тем, чтобы завтра приступить к обмолоту.
Председатель поручил завтоком Ким Сим Тур, по-русски Киму Семену Туровичу, опеку над мастером и учащимися. При токе был бригадный домик, где их и поселили. Вечером Семен Турович пригласил приезжих к себе домой на ужин. Ужин был приготовлен на славу. Борщ, жаркое с мясом, чимча, соя. Все блюда по традициям корейской кухни были острые, с красным перцем. На стол Семен Турович выставил три поллитровки вод¬ки. Иван сразу сказал:
– Армейцам по сто пятьдесят, а остальным по сто, ради зна¬комства и начала работы.
– Все бы ничего, да ужин испортил корейчонок лет семи, сын хозяина. Когда вышли на крыльцо после ужина покурить, он подошел к ребятам и спросил:
– Дядя, Вы знаете, что Вы ели?
– А что? – спросил его Чернов.
– Пойдем, покажу, – и повел звеньевого за угол сарая.
Там на жерди висела собачья шкура, а рядом валялась на земле окровавленная собачья голова.
Анатолий увидел и сразу поехал в «ригу». Ребята, последо¬вавшие за Черновым, подняли шум возмущения. Иван, вышед¬ший на шум вместе с хозяином и поняв в чем дело, спросил его:
– Семен Турович, зачем Вы так?
Хозяин схватил за руку мальчишку, врезал ему ладошкой под зад и толкнул в дом. Смущенно оправдывался:
– Понимаете, мне Палат Муртазаевич сказал по телефону, что и мастер и учащиеся будут корейцы. Извините, я хотел, как лучше.
Иван начал смеяться:
– Ну, и Палат Муртазаевич! Ну, и поддел! – Потом сказал учащимся: – Ели? Ели. Пить пили? Пили! Вкусно было? Вкусно. Слава Богу, что Вы голодовку не видели. А я видел в сорок седьмом. Забудьте!
И хозяину:
– Спасибо, Семен Турович, за угощение, пошли мы спать. Завтра рано вставать.
Той.
До июня свою одежду Иван стирал сам. В училищной сто¬лярной мастерской он выпросил две короткие строганые доски. В общественном умывальнике, что был устроен в отдельном по¬мещении, на территории училища, он клал эти доски на корыто умывальника. На одной стирал, на другую складывал стираную одежду. Купил утюг для глажки. Как-то Рехин заметил:
– Зачем ты сам это делаешь? У меня есть знакомая женщи¬на, она мне и стирает, и гладит одежду. За один раз я плачу ей двадцать пять рублей. Я думаю, она согласится.
С тех пор Иван стиркой не занимался. Разве что трусы, носки и майки стирал сам, так как стеснялся отдавать их в стир¬ку женщине.
... По возвращению в училище, после окончания обмолота риса в колхозе, Иван пошел к Палату Муртазаевичу с отчетом. Старший мастер, хитро улыбаясь, усадил его на стул против се¬бя.
– Ну, рассказывайте, Иван Васильевич.
– Боевое задание выполнено, – доложил Иван. Намолочено сто двадцать тонн шалы. (Шала – необшелущенное зерно риса). За время работы было съедено несколько баранов и одна соба¬ка, – шутливо бодрым тоном доложил Иван.
Палат Муртазаевич начал смеяться. Потом сказал:
– Прошу прощения за мою дурацкую шутку. Я не думал, что Семен Турович воспримет ее всерьез. Мы с ним давние друзья, еще с армейских времен.
– Да, ладно, Палат Мурзалиевич, я не такое вдывал в голодный сорок седьмой. А вот как мои ребята на это среагировали, стоило посмотреть, – и оба рассмеялись.
Дома Рехин доложил Ивану, что Оля, та женщина, что стирала, принесла Ивану его стиранные и выглаженные рубашк и брюки. Он ей заплатил. Иван рассчитался с Юрием Ивановичем, переоделся в чистую одежду и на свидание к Вале.
Еще перед ноябрьскими праздниками Валя сказала Ивану, что на праздник хочет съездить в отделение Дзержинское к тете Наде. Иван набился:
– Возьмешь меня с собой?
Подумав, Валя согласилась.
Иван купил виноград, мандарины, конфеты и торт. Автобус «ПАЗ» ходил в Дзержинское два раза в день, утром и вечером. Тетя Надя гостеприимно встретила племянницу и ее друга. День пролетел незаметно в разговорах и воспоминаниях. Надежда Лукьяновна была старшей в семье Скрипниковых. Мама Вали Александра Лукьяновна, была самой младшей. Кроме них в семье деда Луки и бабушки Поли было еще две сестры, Нюра и Таня, и два брата, Гриша и Федя. После раскулачивания вся семья была сослана в Архангельскую губернию. Дед Лука и Федя там и загнулись от болезней и каторжных работ. Гриша попросился на фронт и погиб в штрафной роте. После войны бабушка Поля с дочерьми нашла пристанище в городе Инза, Ульяновской области. Старшая, Надя, в поисках счастья уехала в Среднюю Азию. Младшая, Шура, вышла замуж за Дубровина Ивана Семеновича и в марте сорок первого родила красавицу дочь, Валю. Все это, и многое другое, рассказала тетя Надя.
Нюра и Таня так замуж и не выходили. Их парней поубива¬ло на войне. Работали на Инзенском доломитовом комбинате операторами. Комбинат выделил им двухкомнатную квартиру. Но страх от раскулачивания остался на всю жизнь. Много лет спустя, когда Иван Васильевич с Валентиной Ивановной женили своего старшего сына Васю, они пригласили всех родных и ро¬дичей на свадьбу. Тетя Нюра с тетей Таней приехали в Москву, позвонили, что сидят на Казанском вокзале.
– Ваня, приедь забери нас! – кричала в трубку телефона вокзального телеграфа тетя Таня.
Иван понял, что сестры, безвыездно прожившие в Инзе, растерялись в Москве. Он позвонил Паламарю Георгию Михай¬ловичу, чтобы тот проводил женщин на Киевский вокзал и поса¬дил их на Сумской поезд. Георгий Михайлович работал в Лебе¬динском СПТУ № 4 завучем. После смерти жены переехал в Москву. Иван поддерживал с ним связь и дружеские отношения. По просьбе Георгия Михайловича диспетчер Казанского вокзала несколько раз объявила по радио:
– Пассажиры Скрипниковы Татьяна Лукьяновна и Анна Лу¬кьяновна, подойдите к справочному бюро вокзала, вас ожидают.
Услышав объявление, перепуганные женщины за свои сум¬ки с подарками и на перрон. Билеты взяли в поезде. Тряслись со страху до самой Инзы. Потом долго еще вспоминали свою по¬ездку на свадьбу, а при встрече с Иваном и Валей рассказыва¬ли, как это было. Те хохотали до слез.
Страх этих женщин был отголоском политики Советской власти: «Уничтожить кулачество, как класс». Цвет трудового крестьянства усыпал своими костями Беломорканал, Воркутинские шахты, Ухтинские и Сибирские леса, Соловецкие вырубки. Миллионы судеб были поломаны под колесами всевозрастающей мощи колхозного производства. Были и единоличные хозяйства. Но разве они могли конкурировать с колхозами? Власть давила их непосильными налогами, уничтожая одно хозяйство за дру¬гим. Тяжелый крестьянский труд мизерно оплачивался по тру¬додням натурпродуктами. Особенно в колхозном производстве страдали женщины. Они на своих хрупких плечах несли тяжесть животноводства и растениеводства. Это они придумали частуш¬ку:
«Всем давала, всем давала,
А колхознику не дам,
Потому, что там в колхозе
И манда по трудодням».
.. Валя попросила тетю Надю выписать капусты. Хотелось заквасить на зиму в кадушке. Они с Иваном уже жили, как муж и жена, и ни от кого этого не скрывали. Ивану не хотелось те¬рять койку в комнате, а в Валиной комнатушке повернуться двоим негде было.
Однажды Ивана вызвали к завучу. В кабинете Сергея Лаза¬ревича сидел и Палат Муртазаевич.
– Вот что, Иван Васильевич, – начал без предисловия тот. – Мы здесь посоветовались с Палатой Муртазаевичем, это он натолкнул на эту мысль, и решили выделить вам с Валентиной Ивановной отдельную квартиру. Хоромы не ахти какие, прихожка и большая комната, но зато отдельный ход.
– А то складывается молодая семья, а условий для жизни никаких, – включился в разговор Палат Муртазаевич.
– В этом доме на два хода живет семья нашего преподавателя агрономии Нины Петровны. Вот в другой половине теперь будете жить Вы. Валентине Ивановне мы ничего не говорили. Пусть для нее это будет приятным сюрпризом, – сказал Сергей Лазаревич. – Вот ключи, Палат Муртазаевич покажет квартиру – и завуч достал из ящика стола ключи, отдавая старшему ма¬стеру. Иван был приятно поражен заботой своих руководителей и только повторял:
– Спасибо, спасибо! Рахмат!
Он видел, что и Хакимову и Нарымову тоже было приятно за то, что они сделали доброе дело.
Когда после работы Иван повел Валю в квартиру, она, осмотрев ее, обняла его и поцеловала.
– Не меня, – довольно смеясь, сказал Иван. – Сергея Лаза¬ревича и Палата Миртазаевича.
– Тебя в первую очередь, – засмеялась Валя и снова поце¬ловала Ивана.
... Шестнадцатое ноября было воскресенье, день рождения Ивана. Накануне они с Валей купили все необходимое из про¬дуктов для праздничного стола.
– А может, съездим к тете Наде? – спросила Валя. – Может она капусту выписала.
Подумав, Иван сказал:
– Давай сделаем так. Если выписа¬ла, буду просить транспорт, чтобы привезти.
На том и порешили.
Старшему мастеру полагался транспорт по штату. Училище приобрело ему мотоцикл ИЖ-56 «Планета». Предшественник Нарымова, Матисов или не умел, или не желал на нем ездить.
Мотоцикл так и стоял в отдельной кладовой гаража. Палат Муртазаевич привел его в порядок и его в любую минуту можно бы¬ло ожидать на учхозе с контрольной проверкой.
На просьбу Ивана живо откликнулся, только спросил:
– А далеко?
Иван объяснил.
С Иваном в поездку увязался Коля, слесарь гаража. Коля по национальности был комяк, старше Ивана на два года, он тоже был приезжим. Уроженец Кожвы Коми АССР, он скучал по родине и клеился к Ивану, старался помочь в ремонте техники. Вечерами они вместе ходили на танцы. Коля плохо владел рус¬ским языком и просил Ивана, чтобы тот поправлял его, если он неправильно произносит то или иное слово на русском языке.
До отделения совхоза Дзержинское вела хорошая асфаль¬тированная дорога. С правой стороны параллельно дороге про¬ходил сброс. Сброс – это канал трех-четырех метров в глубину, шириной шесть метров, куда сбрасывалась излишняя вода после полива полей. Дорога в отделение вела по деревянному мостику через канал. Мост возвышался над сбросом и въезд и съезд с него был под уклон.
Перед поворотом к мосту Иван сбавил скорость мотоцикла, а повернув, крутнул ручку акселератора на себя, добавляя ско¬рость на подъем. Через несколько мгновений мотоцикл с седо¬ками выскочил к мосту... которого не было. Вместо настила че¬рез сброс лежало четыре деревянных балки шириной сантимет¬ров тридцать каждая. Тормозить было поздно. Сбавив обороты двигателя, Иван повернул руль и направил переднее колесо мо¬тоцикла на вторую балку справа, которая была ближе к мотоциклу. Заднее колесо, которое оказалось под углом к балке, за¬прыгнуло с откоса на балку. Переехав по балке сброс, Иван за¬глушил двигатель. Погодя, спираясь ногами о землю, спросил Колю:
– Ну, как?
Длинная пауза, потом Коля сподобился ответить:
– Вот это да-а-а!
Иван достал из кармана «Беломор», закурил. Руки его тряслись, колени подрагивали. Коля так и сидел молча на сиде¬нии позади Ивана. Докурив папиросу, Иван сказал:
– Значит, не смерть! Слазь, буду заводить.
Через десять минут они были дома у тети Нади. Выслушав рассказ, та рассказала, что вчера на мосту провалилась боль¬шая армейская машина. Вытаскивали автокраном. Настил убра¬ли, а новый покпасть не успели. Разумеется, знаков, предупре¬ждающих об опасности, никто не поставил.
Назад возвращались по объездной дороге. Капусту тетя Надя выписала, можно на следующей неделе получить.
Вечером еще раз пережили приключение, когда Иван рас¬сказал Вале о случившемся.
– Да, – вспомнил он, – еще утром Улугбек Мерзалиевич по¬дошел ко мне и пригласил на завтра на той, семейное торже¬ство. Старшему его сыну Аслану завтра двенадцать лет. Я про¬молчал, что у меня завтра тоже день рождения. Отказать было неудобно – обидится.
Иван с Валей долго думали, гадали, что надо взять в пода¬рок двенадцатилетнему ребенку, мальчику казаху. В магазине игрушек купили помповое ружье, стреляющее специальными пробками. К нему патронташ, заполненный пробками. Выстрел из ружья получается почти, как из настоящего. Даже на то вре¬мя игрушка дорогая, но Иван не поскупился. Ему не очень хоте¬лось идти в гости, и в то же время было интересно прикоснуться к бытовым традициям казахского народа. Иван еще раз вспом¬нил Мухтара Ауэзова, его «Абай» и «Тургайский сокол».
Как бы то ни было, но к 12.00 Иван подошел к большому глинобитному дому с плоской крышей, где жила семья Улугбека. Во дворе, за дувалом играли дети. Старший Аслан, увидев гостя, бегом метнулся в дом.
Сразу же на крыльце появился Улугбек с женой, симпатичной казашкой. Улугбек что-то сказал детям на своем языке, они встали рядом с родителями, девочки возле матери, а Аслан с братиком по левую руку отца. Иван слегка поклонился, поздоровался:
– Ассалам алейкум!
Семья хором ответила с легким поклоном, прижав правую руку к груди:
– Алейкум ассалам!
По традиции приветствия Улугбек продолжил:
– Аман эсен Бала шага амамба? Калай джаксыма? – что означало, как злоровье, здоровы ли дети, хорошо ли идут дела?
– Выслушав, Иван ответил:
– Рахмат, рахмат! Джаксы! – что значило: спасибо, спасибо хорошо!
Подчеркнуто вежливо и уважительно Улугбек пригласил:
– Ака Иван Васильевич, заходите в дом.
Дом был разделен на две половины нешироким коридорог Слева была женская половина, справа мужская. Никто из посторонних мужчин в женскую половину не имел права входить.
В коридоре, у правой стенки, стояло несколько пар мужской обу¬ви. Разувшись, Иван последовал за хозяином в правую полови¬ну. Пиджак оставил на вешалке в прихожей-коридоре.
В комнате, у противоположной входу двери, на полу, за¬стеленном коврами, опираясь локтями на подушки, сидели до десятка гостей. Кроме Садыка, Ивану все незнакомы. Все каза¬хи. Когда хозяин с новым гостем вошли, все встали. Улугбек представил Ивана гостям. По очереди гости подходили к Ивану, пожимали руку, знакомились. Хозяин называл имя каждого. Конечно, Иван всех имен не запомнил.
Улугбек усадил Ивана в одном ряду с гостями, посредине, а сам вышел из комнаты. Иван осмотрелся. Четыре небольших ок¬на, выходившие во двор с южной стены, хорошо освещали ком¬нату. Противоположная стена с входной дверью была от пола до потолка увешана коврами светлой расцветки с национальным орнаментом. Простенки между окнами южной стены и от под¬оконника до пола тоже было все в коврах.
Под потолком, побеленном известью, висела пятиламповая люстра. Пол в комнате, как и в коридоре, был устелен кошмой. По периметру боковых и южных стен на полу лежали ковры с толстой мягкой ворсой, на них одна в одну пышные подушки в наволочках, разукрашенных орнаментом. На боковых стенах ковров не было. На правой от входа, во всю стену, была нари¬сована картина. Масляные краски хорошо отражали оконный свет. Картина изображала Ходжу Насреддина, сидевшего на корточках рядом со своим ишаком. Художнику удалось талант¬ливо изобразить лукавые усмешки и Ходжи, и ишака. На левой стене был изображен_казах в малахае с взлетев¬шей в воздух камчой при взмахе правой руки. Сидевший на ло¬шади казах, гнал впереди коня отару баранов.
Интерьер так красочно и удачно гармонировал с обстанов¬кой, что Иван подумал: «Даже чтобы увидеть это, стоило прийти в гости».
Большой овальный стол на низеньких ножках стоял посре¬ди комнаты. По периметру овала маленький бортик. Деревянная поверхность покрыта лаком. По краям овала тюльпаны разной расцветки, а посредине стола изображен букет роз. Цветы, словно живые, и, казалось, издают аромат.
Пришел Улугбек, приведя с собой Аслана. Сел рядом с Ива¬ном по центру у южной стены. Аслана усадил рядом, по левую руку. Только отец с сыном уселись, в комнату зашли дочери хо¬зяина. Старшая, лет пятнадцати, держала в руках эмалирован¬ный таз. Махровое большое полотенце лежало у нее на левом плече. У младшей, лет десяти, в руках был большой медный чайник, в левой руке мыльница с бруском туалетного мыла. Де¬вочки поклонились гостям и подошли к отцу. Улугбек закатал рукава рубашки. За ним последовали гости. Старшая кыз, де¬вушка, поставила перед отцом таз. Младшая поливала ему на руки из чайника. Хозяин вымыл руки, вытер их о полотенце и сказал:
– Ака Иван Васильевич, теперь Вы.
Иван последовал его примеру. Затем вымыл руки Аслан. Девочки обошли весь ряд гостей и когда процедура мытья рук закончилась, вышли из комнаты. Сразу же в комнату вошла апа (мама) Азри, хозяйка дома, жена Улугбека. В руках она держала поднос, на котором стояли пиалы и фарфоровый заварной чай¬ник. Из его носика поднимался парок, окутывая комнату арома¬том зеленого чая. Поставив поднос на средину стола, апа рас¬ставила пиалы по периметру овала и разлила по ним заварку. Тут же, как по команде, в комнату вошла старшая дочь хозяина, Гульнара. Поставила на поднос сахарницу, рядом положила чайные ложечки и сахар кусочками, сваренный с солью. Иван уже знал, что подсоленный сахар с зеленым чаем утоляет жажду и предохраняет от солнечного удара.
Апа вышла из комнаты и тут же возвратилась с большим эмалированным чайником с кипятком. Каждую пиалу наполнила до половины. Улугбек пригласил гостей к столу. Тем временем Гульнара принесла и положила на поднос бисквиты. Гости при¬ступили к чаепитию.
Иван уже давно знал, что, если гость положил пиалу набок, то это значит, что он может и еще выпить чаю, а может и не пить. А если он поставил на стол пиалу вверх донышком, то значит – пить чай он больше не хочет. Чем больше уважаемый и почетный гость, тем меньше чаю наливают ему в пиалу. Зато строго следят и часто подливают.
Когда пиалы гостей стояли на столе перевернутыми вверх донышком или лежали на боку, Улугбек поднялся с подушки, что-то сказал Аслану. Тот встал вслед за ним. Улугбек развер¬нул сверток, лежавший у него за спиной. Гости тоже зашевели¬лись, вставая. Иван понял, что настало время подносить подар¬ки. Улугбек сказал:
– Сынок! Дарю тебе тюбетейку, чтобы ты всегда был главой в своем доме.
С этими словами он надел тюбетейку, вышитую националь¬ным орнаментом, на голову Аслана. Потом развернул камчу с рукояти:
– Дарю тебе камчу, чтобы у тебя всегда было много баранов и разного скота, – и вручил ее сыну. Затем вытащил из чехла домбру:
– Дарю тебе домбру, чтобы ты всегда славил свой род и стал акын-батыром (певец богатырь).
Получая подарки, Аслан благодарил, кланяясь и прижимая правую ладошку к груди:
– Рахмат ата! (Спасибо, отец).
Одарив сына, Улугбек отступил в сторону. Наступила пауза. Иван заметил, что все гости выжидающе смотрят на него. Он развернул свой сверток, достал из чехла ружье и одел ремень Аслану через плечо. Гости одобрительно загалдели. Иван стал на колени и застегнул патронташ на поясе мальчика. Потом встал и сказал:
– Дарю тебе, Аслан, ружье, чтобы ты отгонял волков оп своей отары и защищал свой род от врагов. Но запомни: ты ни¬когда не должен из него стрелять в добрых людей!
Все гости захлопали в ладоши. Мальчик благодарил, кла¬няясь:
– Рахмат, ака! Спасибо, ака!
Наступила очередь гостей вручать подарки. Мальчик бла¬годарил и складывал подарки в углу комнаты. Он так и ходил с ружьем за спиной, подпоясанный патронташем.
Когда все гости подарили, той продолжался. Отец что-то сказал Аслану, и мальчик еще раз поклонился гостям, сказал «рахмат», ушел. Снова вошли девочки с чайником и тазом, гос¬ти снова вымыли руки. Пока гости одаривали виновника торжества, Азри с дочерьми убрала со стола. Затем с девочками внес¬ла и расставила по овалу стола десять бутылок водки «Столич¬ная».
Иван тихонько спросил Садыка:
– Зачем так много?
– Так надо, – сказал Садык. Этим хозяин подчеркивает, что он одинаково уважительно относится ко всем гостям.
Рядом с каждой бутылкой стояла маленькая, вдвое меньше чайной пиала. Гости снова расселись вокруг стола. Азри при¬несла и поставила пиалы с шурпой.
Никто не притрагивался к еде, ждали команды хозяина. Гульнара поставила на стол рядом с подносом стопку лепешек.
Все гости сидели на подушках у стола, скрестив согнутые в коленях ноги. Иван, еще из Северного Казахстана, давно освоил такую позу тела и не испытывал никаких неудобств. Наконец, Улугбек вскрыл две бутылки. Наполнив водкой пиалу Ивана, по¬том свою, передал бутылку по левому ряду гостей. Вторую по правому от себя. В комнату вошел Аслан с маленьким подносом в руках. На подносе лежала сваренная баранья голова, рядом небольшой нож.
Иван знал, что первый тост должен произнести почетный гость, который у казахов всегда сидит за столом по правую руку хозяина. В данном случае он. Иван поднял пиалу:
– За твое здоровье, Аслан! Расти сильным, будь умницей и всегда здоровым. Почитай родителей своих, люби свой род и Родину свою!
Иван выпил. Аслан, шагнув к нему, протянул поднос с ба¬раньей головой. Поклонившись, сказал:
– Пожалуйста, ака. Рахмат!
Иван знал, что надо делать по обычаю. Он взял поднос из рук Аслана, поставил его перед собой на стол. По обычаю по¬четный гость должен ножом выковырнуть бараний глаз и съесть, или отрезать кусочек губы с головы и съесть. Иван отрезал ку¬сочек губы, положил его в рот. Жуя, передал поднос хозяину. Улугбек в свою очередь сделал тоже, что Иван, и передал напра¬во по кругу. Принял голову Садык, сидевший рядом с Иваном. От головы, прошедшей по кругу, остался голый череп. Теперь гости наливали себе водки кто, сколько хотел, и закусывали бешбармаком, запивая шурпой.
«Бешбармак» в прямом переводе означает: беш – пять, бар – есть, мак – пальцы – «есть пятью пальцами». Азри принесла было Ивану ложку, но он сказал:
– Жок, рахмат (Нет, спасибо), и стал, как и все, брать с подноса вкусное баранье мясо, разре¬занное небольшими кусочками. Казахи удивленно смотрели на почетного гостя «урус» и одобрительно переговаривались меж¬ду собой. Иван еще не все слова знал, но общий смысл разгово¬ра был ему понятен.
После того, как съели бешбармак, снова ритуал мытья рук. Все гости вышли во двор перекурить и отдохнуть от жирной еды. Кто, как Иван, курил папиросы, кто болгарские сигареты «Шипка», кто жевал насвай. «Насвай» – жевательный зеленый табак, который казахи вытряхивали из пузырьков-табакерок и закладывали под язык. Кто его знает, какое удовольствие они от этого получали, но та привычка среди них была довольно распространенной.
Покурив минут пятнадцать-двадцать, Улугбек подал коман¬ду:
– Все, болды (хватит), пойдем кушать пилав!
Иван, по приобретенному уже опыту знал, что пилав (плов), лучше узбеков и казахов никто не готовит.
Дома его ждала Валя, и он уже устал от своеобразности ка¬захского застолья.
– Улугбек Мерзалиевич, не в обиду, но я уже пойду. Изви¬ните, пища очень жирная, я к ней не привык. Наелся дальше некуда.
Тут, как раз на крыльцо вышла Азри, обеспокоенная дол¬гим отсутствием мужчин.
– Апа! Рахмат! – начал благодарить ее Иван за гостеприим¬ство. – Все было очень вкусно и хорошо!
– А арак, пилав, как же? – спросила Азри.
– На сегодня болдыма, – ответил Иван. – Рахмат!
Между тем, ушедший в дом Улугбек, вышел и вручил Ивану
бутылку «Столичной». Иван распрощался с гостями: «Хазар, ха¬зар» (до свидания, пока), и ушел.
Слегка выпивши, по дороге домой он вспоминал и анализи¬ровал прошедший период времени его работы и жизни в Пахта-Арале.
После прошедших дождей подморозило, но в этот день ясно светило солнце, хотя и было прохладно.
Дома все уже было готово к праздничному обеду или ужи¬ну, уже не поймешь. Выставив «Столичную» на стол, Иван ска¬зал:
– Так, Валентина Ивановна! Как тот моряк, с корабля на бал, так и я, с казахского тоя да снова за праздничный стол, а ты, моя голубушка, небось, голодна.
Валя засмеялась:
– Садись уже, двойной именинник, а то я и впрямь с голоду помру.
Валя подарила Ивану красивый инкрустированный портси¬гар и зажигалку. После поздравлений и поцелуев, уже за треть¬ей рюмкой, Иван, выпив за Валю и закусив, сказал:
– Ты знаешь, Валюша, я тут шел домой, вспоминал и анали¬зировал свою жизнь и работу в Пахта-Арале. И у меня невольно возник вопрос: «А не слишком ли много свалилось на меня ро¬ковых испытаний за столь короткий период времени? Нет, ты подумай! Апрель – перевернулся на тракторе. Конец мая – смер¬тельный укус скорпиона, ноябрь – цирковой опасный трюк (на мотоцикле по балке через сброс). Если не дай Бог, так и дальше будет продолжаться, то очередной случай может оказаться по¬следним».
– Типун тебе на язык! – выслушав, сказала Валя. – Давай, Ваня, сегодня не будем о плохом. Ведь у тебя День Рождения.
– Ну, давай не будем, но место жительства нам придется менять, – ответил Иван.
Покупка
Ноябрь все наращивал заморозки. Правда, похолодание опускалось не ниже пяти градусов, но влажный воздух с про¬хладным северным ветром заставлял непривычных к холоду людей зябко ежиться и искать укрытия в помещении.
К среднеазиатской зиме Иван был готов. Он купил себе ма¬кинтош темносинего цвета, фетровую шляпу и по выходным при галстуке, как шутила Валя, был, как «дэнди лондонский одет».
У Вали из зимней одежды, как убедился Иван, ничего не было, кроме видавшего виды демисезонного пальтишка. И Иван решил про себя сделать ей подарок.
В то время в большой моде были цигейковые коричневые женские шубки китайского производства. Они были дефицитны¬ми и очень дорогими. Зато даже некрасивую женщину делали красавицей. Это был гарнитур: шубка, шапка и муфточка для рук, которая вешалась через шею на тонком витом шнурке. Пышный воротник защищал женскую головку от ветра, китай¬ская фирменная одежда и обувь ценилась потребителями, не то, что нынешний ширпотреб. Шубки расхватывали жены и дочери районного начальства, и достать их было нелегко. Да и стоила каждая из них больше, чем полторы месячной Ивановой зарплаты. Но для него это роли не играло. Он был готов отдать и втрое больше, лишь бы порадовать любимую. Из сотрудниц училища такая шубка была только у Александры Алиевны, жены мастера, Али Абдулаевича.
Иван с Лазарем обратились с просьбой к Марии. Китайский импорт, и не только он, реализовывался только через магазины потребкооперации. На второй день та принесла записку к председателю Абайбазарского сельпо с указанием отпустить шубку подателю записки.
В субботу Иван сказал Вале:
– Завтра едем в Абай Базар.
– Зачем? Что мы там забыли?
– Китайскую шубку для тебя, моя милая, – ответил Иван.
Валя обняла его и поцеловала. Ее глаза блестели радостью.
Абай Базар, большой аул, был в двадцати восьми километ¬рах от районного центра. К десяти утра Иван с Валей были в сельпо. Нашли баскарму (председателя), и отдали ему записку.
Тот повел их на склад.
Валя примеряла три шубы. Из трех выбрала подходящую по размеру. Иван оплатил покупку. Он настоял, чтобы Валя ехала обратно в шубке. Пальтишко они положили в упаковочную ко¬робку к шапке и муфте. Иван был рад, едва ли не больше Вали.
... Прошла неделя. Валя ходила в шубке на работу, словно на крыльях летала. Однажды, когда Иван пришел с работы до¬мой, заметил, что Валя, вне обычного, в расстроенных чувствах. Немного понаблюдав за ней, спросил:
– Ану, рассказывай, в чем дело? Кто обидел?
Валя рассказала, что в училище злые бабские языки бол¬тают, что, мол, знаем, за что Иван купил ей шубу. Валя готова была расплакаться. Выслушав ее, Иван начал смеяться:
– Глупенькая, что ты баб не знаешь? Это они от зависти, жаба давит. А хоть бы и так, так что ты у меня шубки не заслу¬жила?
Иван обнял жену и начал ее целовать. Валя успокоилась и сама начала смеяться.
Бродяга, Космонавт в Квадрате
«По Жизни каждому свой путь.
Знать Судьбу не можем мы,
Об этом каждый знает,
И за грехи, уверен будь, Господь всегда карает!
В грехах своих покайся!
И как превратности Судьбы
Никогда не зарекайся
Ни от тюрьмы, ни от сумы!
Автор.
Южное Казахстанское солнце пекло так, что уже к полдню накаленный воздух обжигал легкие. Кислорода было недоста¬точно и горожане прятались в тени деревьев, что росли вдоль улиц, на обочине арыков, по которым с вечера пускали воду. Предприятия города работали каждое в своем режиме.
За высоким забором Чимкентской тюрьмы своим чередом текла жизнь. Да разве можно было назвать жизнью то, когда в камере, рассчитанной на двадцать узников, томилось сорок. Не¬большое зарешеченное окошко под самым потолком было не за¬стекленным, и натужно впускало снаружи раскаленный воздух. Узники, по пять человек, поочередно занимали место под окном на несколько минут, чтобы глотнуть хотя и горячего, но свежего воздуха. Там, в глубине камеры, было еще хуже, и узники зады¬хались. Следил за очередью и порядком в камере «смотрящий». Большинство узников знали, что этот усатый крепыш вор в за¬коне, и все беспрекословно выполняли его команду. Мало кто знал его имя, все обращались к нему по кличке «Хмурый».
«Хмурый» постоянно сидел на нарах под окном и строго следил за очередностью пятерок.
Где-то в послеобеденную пору загремели железные засовы двери камеры, кованая дверь открылась, и надзиратель втолк¬нул в камеру еще двух заключенных.
– Сколько можно? – возмущенно спросил надзирателя «Хмурый».
– Ничего, потерпите, в тесноте да не в обиде, – ответил тот и загремел закрываемой дверью.
Двое новоприбывших молча стояли у двери, не решаясь ступить вглубь камеры. Да и ступить-то почти было некуда. По неписаному обычаю среди узников, каждый из новоприбывших, должен был назвать себя и статью уголовного кодекса, по кото¬рой был осужден. Но прибывшие стояли молча. Видно было, что они новички, и не знали этих неписаных правил. Давно не стриженые волосы спадали с их голов. Грязная одежда свиде¬тельствовала о том, что они принадлежат к отряду бродяг в об¬ществе. Все в камере заинтересованно смотрели на новых по¬стояльцев, ожидали, что скажет «Хмурый». После паузы «Хму¬рый» спросил:
– Статья?
Тот, что крепче и выше ростом, ответил:
– Сорок седьмая.
– У обоих? – спросил «Хмурый».
– Да, – ответил второй ушастый. Его уши торчали из-под волос в разные стороны.
– Имена, клички? – вел дальше свой допрос «Хмурый».
– Юра Титов, – назвался ушастый.
Следом назвался второй, тот, что заговорил первым:
– Герман Шнайдер.
Через паузу, в стоявшей тишине, кто-то из шутников-острословов громко выдал:
– Ну, прямо-таки космонавт в квадрате!
В камере, приглушенный спертым воздухом, прогремел хо¬хот. Когда смех утих, «Хмурый» весомо сказал:
– Ты, – указывая пальцем на Титова, – отныне будешь «Кос¬монавт», а ты, – указал пальцем на Германа, – будешь «Квадрат». Поняли?
– Да, поняли! – в один голос заверили оба.
– Проходите и устраивайтесь на нарах, ближе к входу, – и узникам: – Кто там? Потеснитесь!
Понятно, никто не возражал. Почти все заключенные в ка¬мере знали, что сорок седьмая статья уголовного кодекса Казах¬ской ССР гласила: «Два года лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима за бродяжничество».
В тюрьме «Космонавта» и «Квадрата» наголо остригли, ис¬купали под душем.
... Вскоре, где-то через месяц, всех осужденных вывели во внутренний двор тюрьмы. Под строгим надзором охраны поса¬дили в зарешеченные автозаки-воронки и повезли в неизвест¬ном направлении, столицу Узбекистана. Выгрузили узников на четвертый путь перрона железнодорожного вокзала. В ожида¬нии состава всем приказали присесть на колени. Охрана с авто¬матами, в сопровождении злых псов овчарок, предупредила уз¬ников:
– Внимание! Шаг влево, шаг вправо – считается побегом! Стреляем без предупреждения!
Со временем подали состав. По приказу узников, по десять человек, поднимали с колен и под надзором охраны грузили в столыпинские вагоны.
Столыпинский вагон представлял собой обычный плац¬картный вaгoн з зарешеченными окнами, входными дверями. Каждое купе было зарешеченной клеткой. Вот в такие клетки и сажали по десять заключенных. Никто из узников не знал, куда пойдет этап. В каждом конце узкого вагонного коридора сидел вооруженный охранник. Правда, овчарок в вагоне уже не было.
Этап загрузили к вечеру. Ехали всю ночь и половину сле¬дующего дня. Никто, конечно, узников ужином не кормил. Где- то к ночи по вагону раздалась зэковская песня времен сталин¬ской 58-ой политической статьи:
«Чередой, за вагоном вагон,
С перестуком по рельсовой стали,
По этапу идет эшелон
Из столицы в таежные дали.
Не печалься, любимая,
За разлуку прости меня,
Я вернусь раньше времени,
Дорогая, клянусь!
Как бы ни был мой приговор строг,
Я вернусь на родимый порог
И, скучая по ласкам твоим,
Я в окно постучусь.
Мелодия, как нельзя лучше, соответствовала положению и настро¬ению всех узников. Перестук колес на рельсовых стыках как бы являлся музыкальным сопровождением песни.
Охрана, привыкшая ко всему, не препятствовала поющим. Голоса исполнителей звучали слаженно, в унисон стреми¬тельному движению поезда. Слова и мелодия песни брали за душу, изливая чувства узников.
«Заносила пурга паровоз,
А на окнах морозная плесень
И стремительный ветер унес
Из вагона тоскливую песню.
Не печалься, любимая,
За разлуку прости меня,
Я вернусь раньше времени,
Дорогая, клянусь!
Как бы ни был мой приговор строг,
Я вернусь на родимый порог
И, скучая по ласкам твоим,
Я в окно постучусь.
Застревали в снегу трактора,
Даже сталинцам сил не хватало,
И тогда под удар топора
Эта песня о милой звучала:
Не печалься, любимая,
За разлуку прости меня,
Я вернусь раньше времени,
Дорогая, клянусь!
Как бы ни был мой приговор строг,
Я вернусь на родимый порог
И, скучая по ласкам твоим,
Я в окно постучусь.
Песня умолкла. Под стук вагонных колес узники забылись в тревожном сне. Утром, на одной из остановок, когда старшина менял часовых, «Хмурый» сквозь решетку спросил:
– Начальник, скажи, куда нас везут, если это не военная тайна?
– А разве вас не уведомили? – сказал старшина.
– Нет, не сказали.
– Вас везут не в «таежные дали», а в новую исправительно-трудовую колонию, которую организовали в городе Туркестане.
– А сейчас какая станция?
– Мы проехали станцию Арысь, а сейчас стоим на станции Кзыл-Орда.
На станцию Туркестан этап прибыл во второй половине дня. Узников построили в колонну по пять. Охрана с автоматами в сопровождении овчарок на длинных поводках, окружила ко¬лонну. По команде двинулись в дорогу. Через полчаса прибыли в лагерь. Колонну остановили перед входными воротами. С ле¬вой стороны от ворот была вахтенная. К ней примыкал настил на стояках, нечто подобное трибуне. На нем стояли: начальник лагеря в звании подполковника, начальник режима (кум), в звании майора, и несколько офицеров в званиях от лейтенанта до капитана. Начальник лагеря (хозяин) провозгласил речь. Он поздравил узников с прибытием в лагерь и пообещал, что при хорошем поведении и старательном труде, каждый из узников будет заслуживать на «удо» (условно досрочное освобождение).
– Лагерь новый, основанный на голом месте. Вам придется построить бараки для жилья и завод железобетонных изделий в рабочей зоне, где вы со временем будете работать. А пока что будете работать на кирпичном заводе, что рядом с лагерем, а жить будете в палатках поотрядно. Оплата труда по нарядной системе. Пятьдесят процентов на счет государства для вашего содержания, а другие пятьдесят на ваш личный счет, чтобы после освобождения вы могли начать новую жизнь.
После речи хозяина выступил «кум», начальник режима, и рассказал, какие наказания ожидают нарушителей лагерного режима и дисциплины.
– Сейчас, – говорил он, – вас распределят по отрядам. В каждом отряде сто двадцать человек. На отряд две палатки, по шестьдесят человек. Начальник отряда – это ваш и отец, и мать. Все его указания исполнять беспрекословно. За примерное поведение и добросовестный труд вам разрешается раз в три месяца получать посылку из дома и раз в полгода личное свидание с родными. Эти и все остальные вопросы решает ваш «папа и мама», то есть начальник отряда.
... По каким признакам определялся отряд – это было известно разве что Богу да руководству колонии.
Узники уже устали стоять в колонне, но деваться было некуда. А колонна с течением времени все уменьшалась, начальники отрядов, по очереди держа списки в руках, громко называли фамилии узников, а охранники строили названных в отдельную колонну. Когда отряд был сформирован, начальник отряда спускался по ступенькам с настила, подходил к отряду. Представившись, подавал команду «налево или направо», и уводил свой отряд на территорию лагеря через открытые охра¬ной ворота к палаткам. В палатках были обустроены двухъярус¬ные нары. Нары устланы тюфяками и солдатскими одеялами. Тюфяк – это обычная матрасовка, набитая соломой.
Перед тем, как поселить узников в палатки, начальник от¬ряда разбил свой отряд на четыре бригады. В каждой бригаде назначался бригадир (бугор) из числа узников. В палатках меж¬ду ярусами были закреплены таблички с номером бригады.
Как и везде, в колонии существовала своя иерархия неписанных преступных уставов. Были «паханы», по обыкновению воры в законе. Были «шестерки», те, которые крутились возле паханов, и готовые были исполнить любое указание «пахана». Были «мужики», те, что добросовестно трудились, зарабатывая условно-досрочное освобождение. Были и «суки», те, что были ворами в законе, но решили исправиться и выполняли поруче¬ния администрации колонии. «Паханы» звали таких «ссучи¬лись». Были и «девочки», которым сходка паханов за провину выносила приговор «опустить». Обычно таких звали «петуха¬ми». Были и «глиномесы», те, что исполняли «приговор».
В Туркестанской колонии общего режима тоже были оди¬ночные случаи таких негативных явлений, которых породила за долгие годы, пеницитарная система наказаний и исправления преступности.
Никто из заключенных не знал, что начальник четвертого отряда, старший лейтенант Ващенко Николай Тимофеевич, пе¬ред тем, как провести разговор из «Хмурым», а по личному делу Доленком Андреем Владимировичем, хорошо изучил его «подви¬ги».
Николай Тимофеевич уже имел опыт работы с таким спе¬цифичным контингентом. До этого он служил начальником отря¬да в Петропавловской колонии строгого режима заключенных. Когда возник вопрос кадров для новой колонии, руководство, зная его безупречную службу, предложило ему ту же должность в новой колонии.
Ващенко был женат, имел четырехлетнюю дочь. Девочка часто болела. Врачи определили, что для ребенка не очень под¬ходят климатические условия Северного Казахстана, и Николай Тимофеевич согласился на перевод.
Теперь он сидел за столом в своем кабинете и разговаривал с вызванным «Хмурым». На предложение начальника Доленко ответил:
– Гражданин начальник, Вы же хорошо изучили мое личное дело и знаете, что я вор в законе. Этот статус не позволяет мне работать.
На что Ващенко сказал:
– А я Вам и не предлагаю работать. Я предлагаю руково¬дить. Как-никак, Вы мой земляк, да и возраст у Вас уже не юношеский. Четвертая ходка – это не шутка. Я знаю, что в Ва¬шей среде это называется «ссучился». Но это в Вашем случае вовсе не так. Вы имеете достаточный опыт в руководстве за-ключенными. Да, наверное, надо подумать и о своей личной жизни. Срок у Вас не маленький, восемь лет. Я не требую от Вас кого-то продавать, быть стукачом. У нас будут чисто производ¬ственные отношения. А Вы в состоянии со своим авторитетом сделать бригаду передовой. Работы вон сколько. А со временем, если оправдаете мои надежды, я назначу Вас своим помощником, а это прямой путь к условно-досрочному освобождению. Соглашайтесь, Андрей Владимирович.
– И... «Хмурый» согласился.
– После назначения «Хмурого» «бугром» Николая Тимофее¬вича коллеги прозвали «хитрым хохлом». Вскоре об этом узнали заключенные и за глаза начальника отряда стали называть «хохлом».
* * *
В соответствии с начальными буквами своих фамилий «Космонавт» и «Квадрат» попали в четвертую бригаду «Хмуро¬го». Первую неделю пребывания в лагере никто из узников не работал. Они привыкали к лагерному режиму. Подъем в шесть часов утра. Утреннее построение-линейка в шесть тридцать, завтрак в семь часов. Развод на работу, кому она выпадала, в семь тридцать. Свободные от работы узники бродили по терри¬тории лагеря и занимались кто чем. «Паханы» играли в карты, хотя карточная игра в лагере была запрещена. «Шестерки» сто¬рожили и следили за тем, чтобы игравших никто из администра¬ции лагеря не застал. Лагерь еще не был до конца упорядоченным. Обнесенный двумя рядами колючей проволоки он еще не охранялся вышками. Они еще только строились. На четырех столбах, высотой в пять метров, они возвышались с одного края лагеря, а с другого еще не были готовы. На построенных дежурили часовые с автоматами. Менялись через четыре часа. По толстой проволоке, протянутой с одного угла лагеря к другому на длинных цепях бегали сторожевые собаки.
... Но такая идиллия безработицы продолжалась только не¬делю. Потом в адрес колонии стали поступать строительные ма¬териалы: цемент, доски, арматура, кругляк, вязальная проволо¬ка и другие.
Теперь уже все заключенные были загружены работой, са¬мой тяжелой работой была разгрузка цемента из вагонов в ав¬томашины. Насыпью загруженный в пульманы цемент требова¬лось выгрузить совковыми лопатами в автосамосвалы. Понятно, что ни рукавиц, ни респираторов, ни защитных очков узники не получали. В вагоне тучей висела цементная пыль. Пыль беспо¬щадно жгла и разъедала вспотевшее тело, попадала в глаза, за¬бивала ноздри, лезла в легкие. Узники защищали нос и рот но¬совыми платками, но защита была не долгой. Горячее дыхание увлажняло платок, и дышать становилось невозможно. Грузчики кашляли, плевались и невольно плакали.
Вот на такую работу и попали однажды «Космонавт» с «Квадратом». Когда цемент выгружали со средины вагона, было еще терпимо. Но дальше, в глубь вагона, наставал настоящий ад. Работало в вагоне шесть человек. «Хмурый» строго следил, чтобы каждые пятнадцать минут менялась группа грузчиков в вагоне. Пятнадцать минут напряженного труда, пятнадцать ми¬нут отдыха.
Уже на третьей смене «Космонавт» не выдержал и запла¬кал:
– Солдат, застрели меня! Лучше умереть, чем так жить!
– Давай беги, а я выстрелю, получу отпуск за бдительное несение службы, а тебя похоронят.
Вмешался «Хмурый»:
– «Космонавт»! Не паясничай! Марш в вагон! Терпи, ж умрешь!
Герман, тяжело дыша, поддержал друга:
– Юра, терпи. Разгрузим вагон, и мучения закончатся.
Юра умолк, и, плача, полез в вагон. Непривычные к какому-либо труду, Юра и Герман страдали больше остальных. Так иль иначе, но вагон со временем был разгружен.
За колючей проволокой ограждения лагеря, на высоких столбах, было смонтировано несколько десятикубовых емко¬стей, всегда заполненных водой. А на территории лагеря была устроена душевая на сто воронок-дождиков. Под ними мылись узники, когда подавали воду.
После помывки, Юра и Герман, усталые, отлеживались на нарах. Места их были рядом. От ужина до вечерней поверки, которая была в девять часов вечера, времени было много. Дру¬зья, лежа на нарах, погрузились в воспоминания.
... – Какими дураками мы были, – после долгого молчания сказал Герман. – И зачем нам был нужен тот Пахта-Арал?
– Да, – продолжал Юра, – если бы не он, нас бы не повяза¬ли.
– Может быть, и так не повязали, если бы я не ткнул мента булавкой в задницу и не боднул его головой в живот.
– Оно-то так! – вел дальше Юра, – но надо же было помочь Нине Павловне, чтобы она могла вручить свое письмо Никите.
... И Юра, и Герман были жертвами страшного Ашхабадско¬го землетрясения, что произошло в пятидесятых годах. Они оба еще подростками счастливо жили в своих семьях в городе Лени¬набаде. Жили на первом этаже многоэтажного дома. Квартиры
соседей были на одной площадке. Отец Юры служил офицером в местном отделении МВД. Мать работала учительницей. Отец Германа работал инженером на заводе, мать работала в школе учительницей вместе с матерью Юры.
Соседи были добрыми друзьями. Герман старше Юры на один год. Эта разница не мешала им быть закадычными друзь¬ями. Да сталася беда. Родители погибли, а ребят через сутки вытащили из-под завалов и отправили в больницу. Через три недели их определили в дом для ребят-сирот. У Юры на всю жизнь на левой щеке остался шрам, и он стал немного не в се¬бе, с возрастом это прошло.
Дети очень жестоки, и в отсутствие воспитателей насмеха¬лись над Юрой. Герман, как мог, защищал друга, часто вступал в драку. За это их наказывали, и они сговорились при удобном случае сбежать. Так и сделали. Не счесть страданий, что вынес¬ли беглецы. Их ловили и снова отправляли в детдом, но они, испробовав романтики бродяжничества, снова сбегали. Правда¬ми-неправдами, путешествуя, они оказались в Ташкенте. Ребята не воровали, знали, что за это могут и побить. Они просто ни¬щенствовали. Излюбленным маршрутом была троллейбусная ли¬ния, что простиралась по проспекту Низами от Алайского до Госпитального базара. Она была многолюдной, и за день сердо¬больные горожане и пассажиры наполняли карманы попрошаек троячками и рублями. Да, и на Алайском базаре, высловом ост-рословов, можно было атомную бомбу купить, только в разо¬бранном виде.
Чтобы не мозолить глаза и не наражаться на облаву, ребя¬та время от времени путешествовали. Им очень нравились рай¬онные центры, города Янги-Юль и Янги-Ер.
Но в сравнении с Ташкентом, в них было мало жителей и труднее было затеряться среди них. Две зимы они перекочевали в Чимкенте. Чимкент – большой промышленный город, област¬ной центр Южно-Казахстанской области. Там они поселились на печах кирпичного завода, работавшего круглосуточно. И тепло, и удобно. Удобно потому, что на случай облавы можно было быстро исчезнуть и спрятаться в колодце кабельного ка¬нала, что вел на рядом расположенный фармацевтический за¬вод. Ребята неоднократно пользовались этим убежищем. Тепло печей привлекало зимой таких же бродяг, как Юра с Германом, и бывало, что там ночевало по десять-двенадцать человек.
* * *
.. Нина Павловна возвращалась домой после дежурства со второй смены. Она работала медсестрой в Пахта-Аральской рай¬онной больнице. Невеселые думы охватывали ее естество уже какое время, и женщина шла, ничего не замечая вокруг. Ее сын, двадцатитрехлетний Яков, сидел в Чимкентской тюрьме в ожидании отправки по этапу. Областной суд засудил его на пятнадцать лет строгого режима за убийство местного парня. Но мать не верила, что ее Яша мог такое сотворить.
Она со знакомым адвокатом написала письмо на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР, но ее одолевали сомнения, дойдет ли письмо по адресу. А тут такой случай.
В Пахта-Арал прибывает Генеральный Секретарь КПСС Никита Сергеевич Хрущев. Вот бы передать ему письмо. Эти думы тяжелым камнем давили на сердце женщины. Проходя через сквер, возле дома Нины Павловны, женщина в свете уличного фонаря заметила двух мужчин, что лежали на парковой лавке. Нина Павловна остановилась. Мужчины зашевелились.
– Ребята, хорошо устроились?
Когда те сели, заметила, что они совсем молодые.
– У вас что, спать нет где?
Наступила пауза. Потом один из них ответил:
– Нет где. А вы, тетя, что предлагаете?
– Ану, поднимайтесь и пошли со мной, здесь рядом.
Юра с Германом переглянулись. Хотя голос женщины прозвучал, как приказ, в нем проскользнули нотки жалости и сочувствия. Ребята давно не слышали и не видели материнской ласки, наверное, потому, неохотно поднялись и поплелись вслед за Ниной Павловной.
В Средней Азии было в моде во дворе, в тени деревьев устраивать ослоны-топчаны на метровой высоте, где можно было отдыхать в свободное время. Возле каждой чайханы был такой настил под балдахином, где аксакалы пили чай и вели нескончаемые разговоры. Во дворе Нины Павловны Яша тоже соорудил такой помост, на котором любил отдыхать и читать.
Женщина угостила ребят, чем Бог послал, потом вынесла из дома одеяло и приказала устраиваться на топчане. Перед тем приказала вытащить все из карманов, снять и отдать ей рубашки и брюки. Ребята молча подчинились. Вскоре на веранде загудела стиральная машинка «Алма-Ата». Это Нина Павловна стирала одежду ребят. За ночь одежда высохла, а на утро ребята получили свое чистое и выглаженное убранство.
Ребята рассказали Нине Павловне, что приехали увидеть Никиту Сергеевича, а она в свою очередь, рассказала им о сво¬ем горе. Ребята, еще сами не зная как, но пообещали своей бла¬годетельнице помочь прорваться через заслон и вручить письмо Никите Сергеевичу.
* * *
... Директор Пахта-Аральского УМСХ № 29, Зельцер Соло¬мон Наумович, по прозвищу «Косой», вызвал к себе в кабинет преподавателей и мастеров производственного обучения. Вы¬звал только мужчин. Свое прозвище он получил за физический недостаток, левый глаз у него был скошенным и смотрел в сто¬рону.
В кабинете, за приставным столиком сидел подполковник милиции, начальник районного отделения МВД. Когда мужчины собрались, подполковник обратился к ним.
– Товарищи, наверное, вы уже знаете, что к нам прибывает Генеральный секретарь ЦК КПСС, Никита Сергеевич Хрущов. Приезжает сегодня. А завтра выступит с речью перед трудящи¬мися района. Все уже подготовлено на территории районного управления сельского хозяйства. Но, чтобы не возникло ника¬ких эксцессов, надо оцепить территорию, чтобы сдерживать толпу. Для этого личного состава у нас не хватает. Поэтому мы и решили просить вас о помощи. План такой. В цепи должен сто¬ять милиционер и ваш сотрудник, через один, со сплетенными руками в локтях.
– Задача ясна? – спросил «Косой».
– Да, – почти в один голос ответили присутствовавшие.
– Тогда завтра на восемь утра возле управления сельского хозяйства, – сказал подполковник.
... Комнату, где должен был отдыхать Н. С. Хрущов, обустроили коврами. Пол, стены и даже потолок. Ковры и диван со столом и креслами заняли в райпотребсоюзе, которым в то время руководил Рис Мухаммед. Это был важный чиновник не только в районе, но и в области. Его сын Али со своим другом Костей, по прозвищу «Шмаровоз», в Пахта-Арале творили чудеса. Управы на них не было. На многочисленные жалобы жителей милиция лишь ограничивалась душеспасительными беседами с ними. Костя «Шмаровоз» был сыном директора предприятия «Заготскот». «Крутые» отцы неоднократно спасали своих распоясавшихся чад от ответственности.
Однажды на танцплощадке в парке устроили такое, что весь Пахта-Арал кипел от возмущения. Косте очень нравились дефицитные командирские наручные часы Али. А тот, как нарочно, хвастался ими. «Шмаровоз» настойчиво доставал Али:
– Давай махнем на что хочешь!
Наконец, достал настолько, что Али сказал:
– Махнем часы на трусы, только на танцплощадке в парке. Согласен?
«Шмаровоз» рассмеялся, потом ответил:
– А что, это идея, согласен!
Оба, как всегда, в состоянии алкогольного опьянения. В перерыве между танцами «Шмаровоз» снял с себя штаны, потом трусы. Девушки бросились врассыпную. Танцы взорвались гомоном и смехом, а хулиганам все было нипочем. «Шмаровоз» спокойно свернул трусы и сунул их под мышку Али. Али рас¬стегнул браслет, снял с руки часы и отдал Косте. Тот надел их на руку и только потом одел брюки. Кто смеялся, кто плевался, но ничто хулиганов не волновало.
... Муж Нины Павловны был сотрудником МВД в Пахта-Аральском районном отделении милиции. За годы своей без¬упречной службы достиг в своей карьере звания майора. Он до¬ставал Али и Костю, стремясь добиться для хулиганов заслу¬женного наказания. Это их немного сдерживало. Но майор погиб в командировке, когда устраняли заворушку в Новочеркасске. Нина Павловна с сыном похоронили мужа и отца, оплакавши го¬ре. После этой трагедии Али со «Шмаровозом» и вовсе распоя¬сались. А тут еще, как на то несчастье, наклалась личная не¬приязнь Кости к Яше. Яша работал мастером на хлопкоперера¬батывающем заводе. В лаборатории завода работала Мила, дочь директора завода. Она была красавицей. Яша и Мила полюбили друг друга и собирались пожениться. Трагичная гибель отца Яши притормозила свадьбу. По традициям свадьба откладыва¬лась на год. Беда была в том, что Мила очень нравилась «Шмаровозу». Он всячески стремился перейти дорогу Яше, а после гибели отца Яши и вовсе обнаглел. Мила для Кости была недо¬ступной, но он упрямо преследовал ее. И они с Али решили под¬ставить Яшу.
В Пахта-Арал раз в две недели в алюминиевых столитровых бочках привозили чешское вкусное бархатное пиво. Оно было очень вкусным и мужики долго выстаивали в очереди, чтобы заполучить кружку-другую, да еще с вяленой рыбой, которую что¬бы всем хватило, бармен нарезал мелкими кусочками.
Яша любил побаловаться пивом со своим другом, греком по национальности, Лазарем Лазариди. Лазарь в то время работал водителем на хлопкоперерабатывающем заводе, возил на «По¬беде» директора завода, отца Милы. Яша с Лазарем давно дру¬жили и у них со «Шмаровозом» была необъявленная война.
В это воскресенье ребята снова простояли в очереди и с удовольствием напились бархатного пива. После окончания танцев направились домой через парк. Милы с ними не было, она приболела. Марии, девушки Лазаря, тоже не было, у нее заболела мама. В темном углу парка они внезапно оба получили удары по голове и упали на землю. Яша потерял сознание. Ла¬зарь был крепче Яши и сознания не потерял, а может, получил удар слабее. Сгоряча быстро вскочил и бросился на нападав¬ших. Но «Шмаровоз» ткнул его ножом, украденным в пивном павильоне. Удар пришелся в печень. Охнув, Лазарь упал. «Шмаровоз» старательно вытер нож об рубашку Яши и вложил нож ему в руку. Нападавшие быстро исчезли и вызвали по клубному телефону милицию.
Лазаря похоронили, а Яшу задержали и обвинили в убий¬стве. Али и Костя облегченно вздохнули. Одним ударом избави¬лись от недругов.
– Теперь Мила будет моей, – думал Костя.
Но Бог шельму метит, и не так получилось, как злодеям хо¬телось.
* * *
В день «явления Христа народу», имеется в виду визит Никиты Сергеевича, Иван Васильевич еще задолго до восьми был уже на территории сельхозуправления. Там было уже многолюдно. Приглушенный гомон толпы витал в воздухе и поднимался до верхушек пирамидальных тополей, что росли вдoль арыка, опоясывающего по кругу территорию сельхозуправления. Недовольные вороны перекликались громким карканьем, перелетали из тополя на тополь и бомбили толпу пометом.
Люди ожидали уже два часа. По кругу территория была оцеплена цепью милиционеров вперемежку с сотрудниками училища. С правой стороны от Ивана Васильевича стоял стар ший сержант милиции, с левой младший сержант. Наконец, в десять часов из двух громкоговорителей, устроенных на крыше дома сельхозуправления, раздалось:
– Внимание! Внимание! Всех хлопкоробов приветствует Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Никита Сергеевич Хрущов!
Толпа затихла. Затем прозвучал гимн. Все молча ждали. Торжественная мелодия закончилась.
Из двери вышел Никита Сергеевич. Рядом с ним шагали секьюрити. За ним свитой толпились руководители республик и обкомов. В толпе в разнобой звучали приветствия. Толпа напирала на живую цепь, что сдерживала и не давала приблизиться к руководству. Расстояние между оцеплением и ним было не более пяти метров.
Когда Никита Сергеевич почти поравнялся с местом, где стояли Иван Васильевич с сержантами, Герман громко сказал:
– Пора, – и с силой всадил острие раскрытой булавки в зад¬ницу старшего сержанта. От неожиданной боли старший сер¬жант охнул, резко освободил обе руки из-под локтей соседей и повернулся спиной к кортежу.
– Нина Павловна! Бегом! – крикнул Герман и резко ударил головой в живот сержанта.
Старший сержант приземлился на пятую точку. В то же время Нина Павловна, держа конверт в протянутой руке, выбе¬жала к кортежу с умоляющим криком:
– Никита Сергеевич! Никита Сергеевич!
Никита Сергеевич остановился и обернулся. Что-то сказал секьюрити. Один из них сделал шаг навстречу плачущей жен¬щине, и взял у нее конверт. Нина Павловна повернулась и по¬шла к толпе, где уже повязали Юрку и Германа. Эта заминка произошла так быстро, что ее действие заметили только те, кто стоял вблизи. Старший сержант, потирая рукой задницу, занял свое место в оцеплении. Ох, этот Пахта-Арал! Надолго запом¬нится он Герману и Юрке.
Наверное, и Никита Сергеевич будет помнить, потому что вскоре по его указанию из Москвы в Чимкент прибыл следова¬тель по особо важным делам. Он быстро раскрутил дело убий¬ства Лазаря. Яшу освободили из тюрьмы, а Али с Костей «Шмаровозом» получили по двенадцать лет строгого режима каждый. Разумеется, лишились должностей и их «крутые» папаши.
Пахта-Арал вздохнул с облегчением. А Германа и Юрку районный суд засудил на два года лишения свободы каждого за бродяжничество, с отбыванием наказания в исправительно- трудовой колонии общего режима.
Нина Павловна носила ребятам передачи, пока они сидели в СИЗО.
Яша и Мила вскоре поженились.
* * *
Со времени тех событий прошло два года. Иван Васильевич с Валентиной Ивановной переехали в город Сары Агач, Южно-Казахстанской области. Поводом к переезду и последней каплей послужил следующий случай.
Последней выпускной группой у него была комсомольская группа механиков-водителей хлопкоуборочных машин. В то время партией был брошен клич: «Девушки! На трактор!». В группе было тридцать девушек, и все были направлены по ком¬сомольским путевкам. Среди учащихся в группе была китаянка по имени Хун Ти Ай. Девушка необычайной красоты. Все звали ее Тая. Была она очень стеснительной и пугливой. А после од¬ного неприглядного случая, когда мастер в разговоре с учащи¬мися немками выдал неожиданно для них свое знание немецко¬го языка, и вовсе до невозможного стала бояться мастера.
Однажды при обучении вождения хлопкоуборочной маши¬ны на базе трехколесного трактора «Универсал» Тая на замеча¬ния мастера отреагировала по принципу «наоборот» и поверну¬ла рулевое колесо не влево от кювета, а вправо. Машина свали¬лась в кювет. Падая, Иван Васильевич обхватил Таю за плечи, пытаясь спасти ее от ушибов. Двигатель заглох. Тая от испуга потеряла дар речи. Мастер почти на руках вытащил ее из маши¬ны на землю, и спокойно и ласково разговаривая, старался при¬вести ее в чувство. Вскоре ему это удалось. Спустя некоторое время Тая и сама стала смеяться над своей неуклюжестью. Вы¬звав автокран, машину поставили на колеса. Держа рукой Таю за плечо, мастер не спеша втолковывал девушке, что надо сде¬лать, чтобы завести мотор. Тае это удалось.
... Дома, рассказав Вале о происшедшем, Иван сказал, как отрезал:
– Все, Валюша! Дай Бог выпустить группу, и рванем отсюда без оглядки. Это было последней каплей. Я тебе об этом уже го¬ворил.
Так они оказались в Сары Агаче. Сары Агач, в переводе, «Желтое дерево», расположен на краю Южно-Казахстанской области, на границе с Узбекистаном, восемнадцать километров от Ташкента.
Иван Васильевич работал мастером производственного обучения в Сары Агачском училище механизации сельского хо¬зяйства № 30. Валя устроилась на работу секретарь-
машинисткой в районный отдел народного образования.
Директор училища, полковник в отставке, Первушин Алек¬сандр Иванович был, как у известного поэта: «Слуга царю, отец солдатам». Его очень уважали и педагогический коллектив и учащиеся. Он с каждым находил общий язык. Был строгим, но справедливым. Всех опекал, как родной отец.
Однажды директор вызвал Ивана Васильевича в свой каби¬нет. Проходя через приемную, мастер увидел двух молодых парней, что сидели на стульях. Походя, мастера удивили уши одного из них. На стриженой голове они выразительно торчали в разные стороны. В кабинете состоялся такой разговор:
– Иван Васильевич, – сказал Александр Иванович, – я зачем Вас вызвал?
Мастер внимательно слушал.
– По просьбе проку¬рора, – продолжал директор, – надо принять на обучение двух освободившихся заключенных. Документов у них, кроме справ¬ки об освобождении из лагеря, нет никаких. Осуждены были за бродяжничество. Я хочу, чтобы учились они в Вашей группе, что Вы набираете. Учитывая Ваш опыт, я надеюсь, что эти ребята больше не будут бродяжничать. У них есть удостоверения чет¬вертого и третьего разряда каменщиков, получили в колонии. Если уделить им достаточно внимания, то, думаю, они встанут на правильный путь. Да, и, как Вы знаете, в строительстве нашего нового училища они, как каменщики, нам пригодятся. Считайте, что вы получили боевую задачу, которую должны вы¬полнить.
– Есть выполнить! – зная слабость бывшего военного, отве¬тил Иван Васильевич.
– Пригласите их в кабинет, я Вас им представлю.
Так Юрка с Германом попали в группу трактористов-машинистов широкого профиля, которую Иван Васильевич гото¬вил для целины.
Мастер хорошо понимал, что в учащихся не должно быть лишнего свободного времени, когда возникает желание что-нибудь сотворить. Это «что-нибудь» у бесконтрольной мoлoдeжи почти всегда было негативным. Но и перегнуть палку было нельзя, потому что она могла и сломаться. Мастер нашел рычаги руководства и воспитания группы, которые содействовали от¬ношениям доверия. Как и все учащиеся, на строительство учебного корпуса и общежития привлекались и Юрка с Германом
Они работали подсобниками. Но вскоре прораб строительной организации понял, что эти ребята являются хорошими произ¬водственниками. Особенно Герман, которого можно ставить на возведение углов здания кирпичной кладки. Рабочих не хвата¬ло, график срока стройки срывался, и прораб все чаще просил мастера выделить в помощь Германа и Юрку.
Договорились на том, что прораб зачислит ребят в строи¬тельную бригаду, а ребята будут работать во вторую смену, что¬бы не срывать занятий в училище. Привыкшие в колонии к дис¬циплине, Герман с Юркой отнеслись к этому решению положи¬тельно. Да и выгодно им было: и учатся, и деньги зарабатыва-ют.
Они видели, что мастер о них заботится, уделяет больше внимания, чем остальным, и прониклись к нему доверием. В свободное время рассказывали Ивану Васильевичу о своей двухлетней жизни в колонии. Когда мастер рассказал, что стоял в оцеплении, рядом со старшим сержантом, которому Герман во¬гнал шпильку в задницу, ребята долго хохотали.
После этого разговора они вообще стали друзьями и стара¬лись, как можно лучше выполнить любое поручение мастера.
... Быстро шло время. Группа закончила обучение и сдала экзамены. Осталось лишь пройти производственную практику сроком в два с половиной месяца и пройти обучение по вожде¬нию автомобиля. Как раз подошло время посевной в Северном Казахстане. Три группы из училища были направлены в совхоз «Ленинградский» Кокчетавской области.
По приезду учащихся распределили по отделениям совхоза. Совхоз выделил три автомобиля ГАЗ-93 для обучения мастерству вождения. Из училища в группу Ивана Васильевича был придан инструктор по вождению автомобиля Саша Иманкулов. В его помощью кузнец совхоза изготовил дублирующее устройство управления педалями сцепления и тормозов. Большинство уча-щихся получили тракторы Т-74 и активно включились в посев¬ную компанию. Каждый день Иван Васильевич выделял по два человека инструктору для обучения вождению. Поначалу уча¬щиеся получали навыки на степных дорогах. Со временем Иманкулов усложнял программу и проводил обучение по улицам и площадям райцентра «Ленинградский». Райцентр был основан в степи, на голом месте, но уже имел богатую инфраструктуру, с конторами районных организаций управления и улицами с пяти¬этажными домами. Рабочими совхоза в основном была моло¬дежь. Совхоз имел мощный машинотракторный парк. Одних ав¬томобилей было сто три единицы.
Как-то директор совхоза вызвал к себе мастеров и инструк¬торов.
– Вот что, ребята, – сказал он им. – Совхоз имеет двена¬дцать тысяч гектаров пахотных земель. Чтобы не сорвать сроки посевной и техника, и люди работают в напряженном режиме. А три автомобиля обучают ваших учащихся. Давайте включим их в подвоз посевного зерна к сеялкам.
– Положим, Виктор Александрович, что учащиеся уже не наши, а Ваши рабочие, – сказал Иван Васильевич. – Совхоз нуждается в специалистах-механизаторах. На загрузку и вы¬грузку зерна уйдет много времени, и мы не выполним в полном объеме программу обучения, а значит, в итоге пострадает сов¬хоз. Ведь все три группы после сдачи экзаменов по вождению в ГАИ остаются у Вас в хозяйстве. Они, согласно постановлению, должны отработать в хозяйстве не менее трех лет. Вы же не хо¬тите получить недоучек?
Директор согласился и до самого выпуска инструкторов не беспокоил.
Через два с половиной месяца в совхоз прибыла экзамена¬ционная комиссия во главе с председателем, завучем училища и его заместителем, старшим мастером. Все учащиеся успешно сдали государственный экзамен и экзамен по правилам дорож¬ного движения и вождению автомобиля в ГАИ. Аттестаты были вручены руководству совхоза. Все выпускники остались рабо¬тать в совхозе «Ленинградский».
«Мы шетыре шабани»
Иван Васильевич с Валентиной Ивановной жили на частной квартире. Они снимали небольшой домик недалеко от училища. Домик, особенно двор, были настолько запущены, что пришлось вывезти два тракторных прицепа всякого мусора, чтобы приве¬сти его в порядок. Да и грубку пришлось Ивану перекладывать, чтобы обогревала дом в зимнюю пору.
Иван Васильевич как-то сразу подружился со своим колле¬гой, мастером, Дроботом Григорием Дмитриевичем. Семья Дроботов, этнические украинцы, жила в Молдавии. Была очень за¬житочной. Во время коллективизации была раскулачена и со¬слана в Кзил Орду. Отец Гриши, его двух братьев и сестры по¬гиб во время войны, а мать с детьми еле сводила концы с кон¬цами, всеми силами спасая детей. Среди братьев Гриша был средним. Судьба разбросала семью по всему миру. Старший оказался в Греции, меньший в Сталинграде, сестра в Молдавии. А Гриша после окончания техникума механизации сельского хо¬зяйства был направлен в город Джамбул. Там он познакомился со своей Наташей. Они вскоре поженились. Наталья Романовна была Ивану ровесницей, а Гриша был старше ее на четыре года. Они имели двух сыновей, Сашу и Витю. Саша ходил во второй класс, а Витя в детсад. Жили на частной квартире. Наташа ра¬ботала воспитателем в детском садике, в Кок-Тереке, за восемь километров от Сары-Агача. Кок-Терек – большой рабочий посе¬лок, за десять километров от Ташкента.
Как-то Первушин Александр Иванович, директор училища, вызвал к себе в кабинет Ивана Васильевича и Григория Дмит¬риевича.
Начал без предисловий:
– Вот что, ребята. Училище купило у нашего бывшего зав¬хоза дом. Он уехал в Норильск. Дом на два хода. Вам, как луч¬шим мастерам, училище в доме предоставляет квартиры.
От радостной неожиданности Иван с Гришей молчали, не зная, что сказать.
– Ну, что молчите? Иль не рады? – засмеялся такой реакции Александр Иванович.
Ошеломленные оба вскочили, и в один голос:
– Спасибо, Александр Иванович! Спасибо!
– Ключи получите у коменданта и можете, хоть и завтра, въезжать.
– Дроботам досталась восточная половина дома, две комнаты и кухня, она была больше западной. Ивану с Валей – западная, две комнаты и веранда.
... Валя была уже в положении, на четвертом месяце, моло¬дые радовались не только квартире, а и тому, что соседи друзья и Наташа делилась с Валей опытом матери. Гриша договорился с каменщиком и пристроил к своей половине прихожую. В учи¬лище уже ввели в строй новую столовую. Старую дощатую разо¬брали, и соседи привезли с нее доски и отремонтировали сарай.
Посреди двора рос огромный урюк. Урюк – это абрикос, только плоды его покрупнее. При доме был земельный участок. На нем росли вишни, виноград, персики. Живи и радуйся, прав¬да, было далековато до училища. Зато рядом была школа. Улица тоже называлась Школьной. Валя поступила в вечернюю школу и со временем получила аттестат о среднем образовании, сразу же поступила в Ташкентский государственный педагогический университет имени Низами, но в связи с рождением ребенка пришлось его оставить.
... Зима в Средней Азии приходит поздно. Вернее, ее не бы¬вает. Начинаются осенние дожди и редкие заморозки, не боль¬ше минус пяти-шести градусов. Но печку топить надо, чтобы в доме было тепло. Весь дом обогревался печью голландкой, круглой, обшитой листовым железом. Печь стояла по центру до¬ма, топилась с комнаты, где жили Иван с Валей, и плохо грела. Топили углем. Печь дымила, тяга была плохой. Дымоход в гол¬ландке устроен спиралью, и Иван с Гришей ломали головы, как бы его очистить от сажи. Советовались, консультировались со сведущими людьми. Нашелся знаток, работал сварщиком в учи¬лище.
По его совету Иван оторвал штанину от старых рабочих штанов, окунул ее в бензин, свернул, заложил в топку голланд¬ки. Зажег спичку, бросил ее в топку и тут же закрыл дверцу топки на задвижку. Моментально произошел взрыв, который выбросил через дымовую трубу на крыше дома столб сажи. Со¬седка, тетя Соня, потом жаловалась:
– Целый день стирала бе¬лье, вывесила во дворе на просушку, и вот на тебе, пришлось перестирывать. Наверное, что-то в воинской части сделали.
Часть была расположена вблизи улицы Школьной. Конечно, никто ей не признался в истинной причине появления сажи на ее простынях. Печка перестала дымить, но начала жрать уголь с таким аппетитом, который не соответствовал теплотворности уг¬ля. Тогда Иван в хозмаге купил топочные дверцы, чугунную двухкомфорную плиту, привез кирпич, глину, застелил пол ас¬бестовым листом, сверху декапиром, и сам выложил трубку в комнате, пустив дымоход в топку голландки. В квартире стало так тепло, что кроватку сына пришлось переставлять в дальнюю комнату.
.. У Григория Дмитриевича был мотоцикл «Ковровец». Очень выгодный транспорт. На работу, с работы, да вообще, ку¬да надо, никаких проблем. Ивану очень хотелось иметь такой же. Но финансов не хватало, тем более, что в квартиру необхо¬димо было взять мебель, да и вообще, всякую домашнюю утварь. У коллеги по работе, мастера Каримова Макбека Кари¬мовича был «Ковровец», но в неисправном состоянии, застучал коленчатый вал двигателя. Он его разобрал, но не смог дать ему лад. Каримов продал Ивану мотоцикл за полцены. И вал, и все необходимые запчасти к мотоциклу, согласно списка, привезла из Чимкента Валина подруга Света. Ее муж был офицером и служил в соседней воинской части. Часто по долгу службы бы¬вал в областном центре. Света иногда ездила с ним в Чимкент. Иван с помощью Гриши довольно быстро отремонтировал мото¬цикл и теперь уже был на коне. Каримов просил вернуть ему мотоцикл за полную стоимость, но Иван отказался. Беда была в том, что удостоверения на право управления у Ивана не было. При училище были курсы обучения по правилам дорожного движения, но получив свидетельство об обучении, надо было сдавать экзамен по правилам и вождению в ГАИ в Чимкенте. От Сары Агача до Чимкента расстояние было сто километров.
Грише тоже надо было сдавать экзамен на право управле¬ния автомобилем. Они вдвоем, отпросившись с работы, в один из летних дней уехали автобусом в Чимкент.
Экзаменующихся было очень много, до ста человек. Поэто¬му они были разбиты на три группы. Одна группа сдавала экза¬мен при ДОСААФе, другая в автошколе, третья в автопарке, Иван с Гришей попали в группу, что сдавала экзамены в авто¬парке. Автоинспектор специально задавал провокационные во-просы, проверяя знания водителя.
Ивану, например, предлагал остановиться против въездных ворот или в зоне запрещающего знака. И тут же спрашивал:
– Почему не выполнили приказания?
Экзаменующийся объяснял причину неповиновения.
Иван и Гриша успешно сдали экзамены и по правилам, и по вождению, причем Иван сдавал дважды – и вождение автомобиля, и вождение мотоцикла, удостоверение надо было получать на следующий день. На ночь они устроились в гостиницу «Чим¬кент». Вечером пошли ужинать в ресторан, что размещался на первом этаже гостиницы. Жаркое солнце за день накалило сте-ны здания так, что даже протекающая в арыках вода не давала прохлады, а только усиливала духоту, увлажняя землю и воз¬дух. Открытые окна в зале ресторана тоже не приносили облег¬чения. В зале было очень людно, и как в растревоженном улье, стоял гул.
– У вас здесь всегда так много людей? – спросил Иван сим¬патичную девушку официантку, которая помогла им отыскать свободный столик и приняла заказ.
– Нет, конечно, – ответила та, – просто сегодня в городе слет чабанов.
– Как вас зовут? – спросил Гриша.
– Наташа, – сказала девушка и улыбнулась.
– Наташа, нам бы к заказу по бутылочке пива с холодиль¬ника, – попросил Иван.
– Не могу, – ответила Наташа, – кончилось пиво, чабаны все выпили.
– Ну, пожалуйста, Наташа. Не может быть, чтобы у такой красивой хозяйки не было запаса.
Помявшись, Наташа сказала:
– Ну, ладно, уговорили, мужу оставляла пять бутылок, две пожертвую.
Так Вы еще и замужем? А я дурак на свидание рассчиты¬вал, – балагурил Иван.
Наташа засмеялась:
– Опоздали, молодой человек.
Наташа ушла и вскоре на подносе принесла заказ на двоих. Следом вернулась и из фартука выставила на стол две бутылки пива. Конечно, ее прием с фартушком не прошел незамеченным. За соседним столиком сидело четверо казахов. Возбужденный громкий разговор и смех свидетельствовали о том, что чабаны уже были под хорошим градусом. Они никак на чабанов не были похожи. По их поведению можно было понять, что совхозное или колхозное начальство, скорее всего зоотехники. Красноро¬жий патлатый детина сразу заорал:
– Опициант! Бер пиво! (Давай пиво).
– Нету пива. Кончилось, – отвечала Наташа.
Послышалась возмущенная ругань на казахском и требова¬ние позвать директора ресторана на плохом русском.
– Нету директора, будет завтра, – отбивалась от назойливых чабанов Наташа.
–Давай жалобна книга! – почти кричал краснорожий.
– Нет ее, она у директора, – говорила официантка.
В зале стоял хаотичный шум. Возгласы вперемежку русско¬го с казахским. Ивану с Гришей было жаль Наташу. Они уже и пиву были не рады. Сожалели, что так подставили Наташу. Мордастый что-то громко крикнул на казахском. В зале при¬тихли.
– Будем писать письмо милиция! – объявил он сгрудившим¬ся у его столика.
Что-то сказал соседу. Тот раскрыл папку, достал ручку и бумагу. Мордастый диктовал:
– Нашальник милиция город Шимкент. Мы шетыре шабани …
– Э, бомайдэ, бомайдэ, жок! – возразил сосед по столику. (Э, погоди, погоди, нет). Нада, мы несколько шабани.
– Э, бомайдэ, бомайдэ, жок! – уже возразил краснорожий. – Нада, мы много шабани.
– Жаксы, жаксы (хорошо, хорошо), приехал в Шимкент на слет шабани. Пришёл ресторан и хотел пить пиво, а русский де¬вичка, опициант, своим урус пиво давал, а нам жок!
Надо заметить, что в казахском языке буква «ч» читается и произносится, как «ш». Казахи говорят не Кокчетав, а Кокше-тау, не Чимкент, а Шимкент.
События разыгрались не на шутку. В момент, когда стави¬лись подписи под письмом, в зал вошел наряд милиции, во гла¬ве с подполковником-казахом. Пьяная толпа «чабанов» уже кричала и ругалась по-казахски.
При появлении наряда, вызванного работниками ресторана, «чабаны» притихли. Наташа что-то сказала подполковнику, ука¬зывая на мордатого.
– Эй, ты, чабан! – грубо оборвал того подполковник, пы¬тавшегося что-то доказать. – Пойдем с нами.
Всю компанию из-за соседнего столика загребли и увезли с собой в отделение.
Когда Наташа подошла за расчетом, Иван с Гришей стали извиняться.
– Ничего, ребята, не переживайте. Нам не привыкать, – сказала официантка.
После, и к случаю, и без, Иван с Гришей долго вспоминали, смеясь, «мы шетыре шабани».
«Вавилёк»
1964-й год. Иван Васильевич получил тентовый ЗИЛ-151 и вывез на нем свою группу на уборку зерновых в совхоз «Сыр Дарья», в тридцати восьми километрах от Сары-Агача. В Сред¬ней Азии уборка зерновых происходит в июле. Встретили ребят хорошо. Все были трудоустроены, кто помощником комбайнера, кто на трактор, а кто у зерноочистительных машин на току. Ме-сяц не планируемой по программе практики – это помощь сов¬хозу.
Иван Васильевич жил на центральной усадьбе совхоза в общежитии. На машине ездил по отделениям совхоза, контроли¬ровал, как проходит практика у ребят. По просьбе руководства к нему прикрепили учетчицу. Женщина собирала сводки по от¬делениям о выполнении заданий по ходу уборки. Уборка есть уборка. С целью избежать потерь урожая, рабочий день начи¬нался с рассветом и заканчивался затемно. Выросшего в кресть¬янстве и привыкшего к крестьянскому труду Ивана это не бес¬покоило.
Его беспокоило совсем другое. Он переживал и волновался за Валю. Она, на седьмом месяце беременности, одна безо вся¬кой поддержки. По окончанию уборки домой летел, как на кры¬льях.
Валя встретила его, как обычно, без всяких эмоций. Ивана всегда это обижало. Где бы он не был, и сколько бы времени не отсутствовал дома, жена при долгожданной встрече реагировала всегда сдержанно, с холодком. У Ивана не раз возникала мысль: «Любит ли она его?». Иной раз он пытался вести себя с ней так же. Это жену обижало, и он долго не выдерживал тона, уделяя ей знаки внимания. Он очень любил Валю, но считал, что лю бовь – это костер, в который постоянно надо вдвоем подбрасывать дрова, чтобы он не потух. А в его случае дрова подбрасывал только он. И волей-неволей возникал вопрос: «Хватит ли у него сил на всю жизнь быть кочегаром-истопником?» Игра на одни ворота может когда-нибудь и закончится. Иван очень боялся этого и отгонял от себя непрошенную мысль.
За всю жизнь с Валей он так и не испытал с ее стороны того, чего ему очень хотелось. Тепла, ласки, нежности.
С годами он понял, что она в силу своего характера, не способна на большое глубокое чувство. Бог и родители, с его помощью, наградили ее необыкновенной внешней красотой. Но форму эту не заполнили внутренним женским содержанием. Все верно. В природе не бывает асимметрии. Это закон сохранения природы. Если где-то с одной стороны прибывает, то с другой стороны убывает.
Но Ивану от этого было не легче. Уже в пенсионном возрасте он написал песню, посвятив ее своей любимой.
«О несчастной любви
Мои песни давно уже спето
И надтреснутый гриф
Дребезжит на гитаре моей,
Почему же Зима,
Почему же Зима, а не лето
Постучалась ко мне
На закате безрадостных дней? (Повтор).
Промелькнули года,
Словно шум штормового прибоя
И дыханье Зимы мою душу теперь леденит
Почему же теперь,
Почему же теперь нас не двое?
Ты ведь рядом всегда!
Почему же душа так болит? (Повтор).
Не заметили мы,
Что с тобою в пути потеряли!
Оглянуться назад! Да нельзя,
Сердце болью стучит
Почему же тогда,
Почему же тогда мы не знали,
Что нельзя на Земле и нигде
В одиночку любить. (Повтор).
Может быть я не сам,
Может вместе с тобой виноваты?
Я готов до конца,
Я готов эту тяжесть нести!
Почему ж у меня,
Почему ж у меня все утраты?
Если я виноват, умоляю,
Меня ты прости.
Почему ж у меня,
Почему ж у меня все утраты?
Если я виноват,
Если можешь, прости!
... Но это было потом, в далеком будущем, а сейчас Иван опекал Валю, по возможности старался не оставлять ее одну. Валя наблюдалась у врачей, и они определили срок родов в начале сентября.
За три года совместной жизни Валя только однажды завела разговор о том, что надо им официально оформить брак. На что Иван убедительно ответил:
– Знаешь, Валюша! Если, не дай Бог, подойдет к тому, что мы разбежимся, то никакой штамп в паспорте помехой к этому не станет.
На этом разговор и закончился.
А теперь уже Иван настаивал на регистрации брака. Валя отнекивалась, говоря, что ей стыдно идти в ЗАГС с таким живо¬том. Но Иван сказал, что он не хочет, чтобы его дети были «без¬отцовщиной». И таки уговорил жену пойти в ЗАГС.
В конце августа они с Валей пошли в ЗАГС. Зал для обря¬дов бракосочетаний был пуст. Иван усадил Валю на стул, а сам постучался в дверь кабинета заведующей. Получив разрешение, вошел. За столом сидела симпатичная женщина казашка, отве¬тив на приветствие, спросила на хорошем русском:
–Что Вы хотели, молодой человек?
– Мы хотели бы зарегистрировать брак, - сказал Иван.
– Вы говорите «мы», а почему Вы один?
– Я не один, мы втроем.
– Как втроем? Со свидетелем? Вы, должно быть, знаете, что сначала надо написать заявление, а потом, через месяц реги¬страция, если не передумаете, – объясняла заведующая.
– И не передумали, и уже заявление написали, – сказал Иван.
– Где оно? – спросила казашка.
– А вот! – Иван открыл дверь кабинета и позвал:
– Валя, заходи!
Увидев Валю с животом, заведующая обхватила свою голо¬ву обеими руками и чисто по-казахски воскликнула:
– Уй бой! – потом пригласила Валю сесть, и к Ивану:
– Да¬вайте Ваши паспорта.
... После, долго еще, увидев свадебный кортеж и молодых, Иван с Валей вспоминали это «Уй бой» и смеялись. Двадцать пятого сентября Валя сказала Ивану вечером:
– Ваня, все! Сегодня идем в роддом.
– Ну, да, – ответил Иван, – ты уже сколько переходила?
– Ну, кому лучше знать? – ответила Валя.
В двадцать два тридцать Валя сказала:
– Пошли, муж.
– Давай, Валюша, я тебя на мотоцикле отвезу.
– Ты что? Ты же меня растрясешь.
... До центральной больницы, где был роддом, было около трех километров. Шли по уже пустынной улице неспеша. Иван поддерживал Валю под руку. Не доходя до больницы, где-то с полкилометра, Валя вдруг присела прямо на асфальт от резкой боли. Иван понял, что начались схватки, и испугался. В экстре¬мальных ситуациях всегда он принимал моментально един¬ственно правильное решение. Страх приходил потом. Вот и на этот раз он расстегнул и быстро снял с себя брючный ремень, перекинул его себе через шею, потом поднял и взял Валю на руки. Держа концы ремня, перекинутые через Валю, как мог быстро понес ее к роддому. Дойдя до ворот, осторожно опустил ее на лавочку. Руки его дрожали, не от напряжения, он его не чувствовал. Дрожали от страха за жену. Рванул было к калитке, но Валя остановила его:
– Ваня, погоди, отпустило, дай отдышусь.
Через минуту-две встала.
– Ну, вот теперь пойдем.
Акушерки забегали, позвали дежурного врача-гинеколога. В коридор вышел врач, молодой казах, детина, выше Ивана на голову. Сказал:
– Мест нет, вызывайте машину, повезем в Капламбек.
Капламбек в двенадцати километрах от Сары-Агача. Иван знал об этом.
Идя в роддом, Иван одел свою техникумскую форму, ки¬тель, форменную фуражку. Казахи всегда почтительно относят¬ся к человеку в форменной одежде, не ведая, какого ранга в ней начальник.
Услышав решение врача, он встал посреди двери , уперся двумя руками в дверные стояки и с металлом в голосе, тоном, не терпящим возражений, заявил:
– Никуда она не поедет! Ставьте койку в коридоре!
Врач спасовал. Принесли дополнительную койку, постель¬ные принадлежности и поставили в палате для рожениц.
Иван ушел домой. Ночь просидел, не раздеваясь, сидя при¬корнул перед рассветом. Еще не взошло солнце, а он на мото¬цикл и в больницу. На стук в дверь вышла заспанная акушерка и объявила:
– Поздравляю, папаша, у вас сын!
Иван взбрыкнул, как молодой козел от радости, обнял ее и поцеловал в щечку. Та спросила удивленно:
– Меня-то за что?
– Как мама? Как ребенок? Когда можно их увидеть? – засы¬пал акушерку вопросами.
– Ишь, какой быстрый! Приезжайте после обеда, – охладила его пыл акушерка.
Так Валя родила Ивану их первенца, Василька. Валя, было, возражала против этого имени, но Иван настоял и назвал сына в честь своего отца, Василием.
Иван в сыне души не чаял. Ребенок был очень беспокой¬ным, плакал, плохо спал по ночам. Валя похудела, измучилась, спала на ходу от недосыпания.
В училище работала комендантом общежития Мария Кон¬стантиновна Щелнова. Женщина волевая, энергичная, лет соро¬ка. Муж ее, Николай Петрович, работал в училище инструктором по вождению автомобиля. Когда Иван приезжал на подъем, она всегда спрашивала:
– Ну, как сын, Иван Васильевич, растет?
Иван пожаловался ей, что их с Валей беспокоит. За третьим разом Мария Константиновна сказала:
– Сейчас Луна полная. Вечером, как взойдет, приносите ре¬бенка ко мне, я вам помогу.
Три раза молодые приносили Василька.
Мария Константиновна брала ребенка в руки и уносила в дом, а они ожидали во дворе. Каждый раз, минут через два¬дцать, полчаса, она выносила спящего ребенка и отдавала ро¬дителям. С тех пор Василек спал по ночам и не плакал.
... По тогдашнему трудовому законодательству женщина, если не хочет потерять работу, должна находиться в послеродо¬вом декретном отпуске два с половиной месяца. Валя работу те¬рять не хотела и Василька определили в ясли. Маме давали час до обеда, для кормления ребенка, два часа на обед и на час раньше отпускали с работы. Уже в годик Иван в отдельных слу¬чаях, когда жена не могла забрать Василька из яслей, сажал его на мотоцикл впереди себя, привязывал к себе его ремнем и по¬тихоньку, на первой, второй передаче, привозил сына домой. Восторгу ребенка не было предела. В десять месяцев сын сказал первое слово. Нет, это было не мама, и не папа. Это было слово «трактор».
Как-то Иван гулял во дворе и на улице с Васильком на руках. По улице мимо ехал трактор МТЗ-2 «Беларусь». Иван, указывая пальцем на машину, повторял сыну: «Трактор, трактор и, вдруг, ребенок протянул ручку в сторону трактора и внятно произнес: «тлата, тлата». Иван в восторге поспешил к маме.
– Василек, скажи маме, что ты видел?
Василек протянул ручку в сторону улицы и дважды повторил: «Тлата, тлата».
Валя взяла ребенка из рук отца, поцеловала со словами:
– Значит, будет механизатор, как отец.
Когда Василек подрос и уже бойко лепетал, при вопрос кого-нибудь из соседей:
– Мальчик, как тебя зовут? – всегда отвечал:
– Вавилёк.
... Васильку было пять месяцев. Училище организовало туристическую поездку на автобусе в Самарканд. Мастера, преподаватели решили воспользоваться каникулами и побывать в го роде-легенде Востока. Дорога туда и обратно оставила по себе самые приятные впечатления. Заснеженные вершины Нэбит Дага отражали солнечный свет и слепили глаза. Пологие отроги гор ниспадали к Аму-Дарье, и воображение рисовало картины инопланетных пейзажей. Проехали мост через Аму-Дарыс. Сквозь прозрачную дымку воздуха на горизонте под лучами солнца высветились острые шпили минаретов Самаркандских мечетей. В Ивановой голове ассоциировалось воспоминание событий, которые описал в своем романе «Солнце над Бобо-Тагом» бывший командир эскадрона по борьбе с басмачами Александр Листовский, Иван увлекался восточной литературой, старался, как можно глубже проникнуться традициями жизни и быта восточных народов. Целые абзацы из художественных произведений восточных авторов мимо воли застревали в его памяти.
... Туристов встретила молодая приятная женщина-гид, Еле¬на Александровна. Она с ходу заявила, что программа экскур¬сии напряженная, поэтому надо поторопиться.
Первым делом посетили астрономическую лабораторию Ти¬мура Хромого, Тамерлана. Тамерлан, воинствующий завоеватель азиатских земель, от рождения был хромым. Отсюда прозвище «Хромой Тимур». По исторической легенде, когда он повел свое войско завоевывать Индию, Аллах воспротивился и наслал на его войско в пустыне страшный самум. Под песком погибли многие нукеры, верблюды и лошади. Тимур вынужден был остатки своего войска повернуть назад. Пока он был в походе, его верная жена Бибиханум, построила для него мечеть в угоду Аллаху
Возвратившись из похода, Тамерлан отблагодарил любимую жену тем же. Он построил мечеть Бибиханум с минаретами, которые были выше минаретов всех мечетей в городе.
Тамерлан и его жена Бибиханум похоронены в мечети Тамерлана в белоснежных саркофагах.
По преданию многие высокопоставленные лица в страны возражали археологам, чтобы те не вскрывали гробницу Тамерлана. Они не послушались, и вскрыли саркофаг Хромого Тимура. Вот поэтому и началась вторая мировая война. Так это ил нет, но после того, как мощи древнего завоевателя были возвращены на место его упокоения, начались победоносные успехи Советской Армии во Второй мировой войне.
Мечети были построены, рассказывала гид, на известковом растворе, замешанном на верблюжьем молоке и куриных яйцах. Особенностью мечети Бибиханум было то, что в нем была до сих пор необъяснимая акустика. Внутри мечети нельзя было громко говорить, так как эхо, отражаясь от стен, воспроизводило во многократ звуки и возникал гул многоголосого органа. Перед посещением мечети гид предупредила туристов об этом.
Среди многошерстной публики туристов была немецкая делегация. Переводчик объясняла немцам слова гида. Не сказать, что до точности понимал, но Иван прислушивался к их разговору.
Немцы, слушая переводчика, обменивались между собою фразами, выражая свое удивление и восхищение увиденным. У стенки мечети, в виде тумбы, было устроено возвышение, типа амвона в православных храмах. К его площадке вели тридцать три ступени. Гид объяснила, что в свое время имам с него читал свои проповеди, и предложила желающим взойти на амвон. Желающих не нашлось, и тогда вызвался Иван.
–Можно мне? - спросил гида.
– Почему нет? Пожалуйста, – ответила она.
– Пока Иван поднимался по ступенькам, гид что-то объяснял туристам, отвечая на их вопросы. Иван поднялся на площадку размером два на два метра. Огляделся. С высоты амвона было хорошо видно каждое движение. Гид подняла руку, указывая на него. И тут его осенило. Он вспомнил слова глашатая, обращенные к народу из «Солнце над Бобо-Тагом». Громким голосом, вскинув руку, Иван обратился к туристам, подражая глашатаю:
– О, гяуры, сыны дьявола и шайтана! – Внизу все притихли, а по мечети эхом разносилось: ана...ана...ана... – Слушайте, слушайте, те...те..те... Чтобы потом не говорили, что вы не слы¬шали! али...али...али... У нашего хана Бобохана ана...ана...ана... и Персидского царя Султана ана...ана...ана...родился сын! ын...ын...ын..., вторило эхо. После каждого повторения эха Иван делал небольшую паузу.
После оглашения низ взорвался аплодисментами. Немцы, хлопая, повторяли:
– Гут! Гут!
Когда Иван сошёл с амвона, Гриша сказал:
– Ну, ты даешь!
Все смеялись, одобрительно смотрели на Ивана. Гид сказа¬ла:
– Вам бы имамом быть!
В то время в моду только входили всякие эрзацы типа нейлона, катона и прочего. Иван купил в Самарканде пару ша¬почек Васильку, пару распашонок.
На обратном пути остановились на отдых, переехав мост через Аму-Дарью. Фотографировались на камнях на фоне реки. Вспоминали, как были на последнем объекте экскурсии. Во вла¬дениях влиятельного Набоба, ставших музеем. Всем понрави-лась разрисованная спальня Набоба. Стены и потолки, сплош¬ные художественные картины эротического и сексуального со¬держания, исполненные масляными красками с мастерством вы¬сокого класса. На картинах изображены только женщины. Кра¬савицы в откровенной наготе должны были вызывать у хозяина желание.
Домой приехали полные впечатлений и усталости от поезд¬ки.
«Коррида»
В адрес училища механизации поступило шесть новых тракторов МТЗ-6 Минского тракторного завода. Это была уни¬версальная скоростная машина, предназначенная не только для пропашных, но и транспортных работ. Товарный состав пришел поздно вечером на Ташкентскую товарную станцию. Вечером произвели только раскредитацию груза. Тракторы планирова¬лось перегнать в училище сразу, чтобы освободить рамку, а оформление товаротранспортных накладных оставили на зав¬тра. Тракторы перегнали. Оформить документы поручили Ивану. Восемнадцать километров до Ташкента для мотоцикла это было не расстояние. Иван быстро справился с заданием и возвращал¬ся домой.
Благополучно миновав Как Терек, уже был на въезде в Сары-Агач. На подъеме в город прибавил обороты двигателя. По левой обочине, навстречу казашонок лет двенадцати гнал стадо баранов. Навстречу шла двадцать первая «Волга». Вдруг баран из стада прыгнул на проезжую часть. «Волга», притормозив, из¬дала сигнал «фа-фа». Баран в испуге заметался в зигзагообраз¬ных прыжках по дороге и врезался лбом прямо в левый бок мо¬тоцикла Ивана. Иван свалился вместе с мотоциклом на барана. Матерясь, пытался подняться с барана, но баран дергался под ним, мешая ему встать. Наконец ему это удалось. Иван поднял мотоцикл. Баран тут же вскочил и побежал догонять свое стадо. Казашонок, стоя на обочине, сказал:
У, дядя, ездить не умеете.
Иван, злой и раздраженный, ответил:
– Пошел вон со своими баранами!
Осмотрел мотоцикл. Руль и левая подножка были подогну¬ты. Ободок фары вмят и ободран. Запястье левой руки ободрано об асфальт и кровоточило. Иван завязал руку носовым платком, завел двигатель и потихоньку поехал в училище.
Первым, кого встретил, был Гриша. Увидев кровь на плат¬ке, спросил:
– Что случилось?
– Всему виной баранья коррида, – ответил Иван и рассказал о происшествии.
Вместе они поправили руль и подножку мотоцикла.
... Как-то Григорий Дмитриевич узнал, что в Капламбеке есть магазин, богатый на запасные части к мотоциклам. Мото¬цикл «Ковровец» имел слабое место. Заводной рычаг кицстартера был со слабыми шлицами и часто выходил со строя.
– Давай в выходной съездим, – предложил он Ивану, – мо¬жет, приобретем необходимые запчасти.
Двенадцать километров по хорошей асфальтированной до¬роге ехать одно удовольствие. Приехали. Попали, как раз на обеденный перерыв. Напротив, через дорогу, был садвинтрестовский магазин. Он был открыт. Капламбек большей частью называли «Садвинтрестом», потому что совхоз специализиро-вался на виноградниках и саде. Имел производящий вина завод. Чтобы скоротать время, Иван с Гришей зашли в магазин. Прода¬вец, узбек, скучая, сидел за прилавком перед весами, подперев руками подбородок. Поздоровались. Ответив на приветствие, продавец застыл в той же позе. Перед ним по прилавку не спе¬ша шествовала мышь.
– Ох, и мышей у вас здесь много, – заметил Гриша.
На плохом русском продавец возразил:
– Зачем много? Сопсем немного. Один папашка, один ма¬машка, два, три дэти.
Ребята засмеялись, потом Иван спросил:
– И чем Вы торгуете?
– Товар много, – ответил хозяин. – Мука, сол, сухофрукта.
– Вы один работаете? – задал вопрос Гриша.
– Зачем один, нас уч (три), трое. Я, жена и собака. Я торговаю, жена сторож, собака ей помогать.
– Что и собака зарплату получает? – спросил Иван.
– Конэщна. Мешок мука месяц, сол, сахар. Собака кормит нада.
– И сколько же Вы получаете в месяц? – задал очередной вопрос Гриша.
– Шестдэсят рублей мне, шестдэсят рублей жена, на шестдэсят рублей собака, – ответил продавец.
Пока вели разговор, закончился обеденный перерыв, му¬жики ушли в магазин запчастей. Скупившись, уехали домой. Потом долго вспоминали: «Зачем много? Сопсем немного. Один папашка, один мамашка, два, три дэти».
* * *
... Казалось, что время бежит незаметно. Но в хлопотах, за¬ботах, напряженном рабочем ритме пролетело два года. Иногда Иван Васильевич получал письма от своих выпускников. Но от Юрки и Германа известий не было. И вот однажды, уже после того, как произошло Ташкентское землетрясение, Ивана Васи-льевича вызвал к себе в кабинет директор училища.
Александр Иванович был тяжко болен и редко появлялся на работе. Все об этом знали и старались его не волновать своими производственными проблемами.
Как и должно, Иван Васильевич, прежде всего, справился у директора о его здоровье. Александр Иванович отшутился:
– Не спрашивайте. Какое у больного здоровье? – и продол¬жил – училище получило письмо, адресованное на Ваше имя. Вот, пожалуйста, – и директор протянул мастеру конверт.
Иван Васильевич взглянул на обратный адрес. Там значи¬лось: «Кокчетавская область, Ленинградский район, совхоз «Ленинградский». Имени и фамилии отправителя не было. Ма¬стер вскрыл конверт, вытянул письмо. Осмотрев, сказал:
– Наконец-то, – и начал читать письмо вслух.
«Здравствуйте, Иван Васильевич! Не обижайтесь за то, что это наша первая весточка за два года. Я и Юрка, писал Герман, зареклись, что напишем только тогда, когда добьемся веских результатов обучения в училище.
Спасибо Вам, передайте нашу благодарность Александру Ивановичу и всем преподавателям. Мы обеспокоены, все ли Вы там живы и здоровы после землетрясения. Мы это уже проходи¬ли. О себе: живем в общежитии, работаем на тракторах, не давно, в соответствии с Постановлением Президиума Верховного Совета Казахской ССР, получили и я, и Юрка награды – медали за освоение целинных и залежных земель. Значит, теперь не стыдно смотреть Вам в глаза. Пишите, будем ждать.
С целинным приветом «Космонавт» и «Квадрат».
Мастер окончил чтение. Через паузу сказал:
– Вот это дают ребята!
Ему было очень приятно.
– Иван Васильевич! – сказал Александр Иванович, – считай¬те, что боевое задание Вы выполнили на «отлично».
Иван Васильевич полушутя стал по стойке «смирно», взял под козырек и сказал:
– Служу Советскому Союзу!
– Хорошо служите, – принял его шутку Александр Иванович. – Так держать!
– Есть так держать! – уже серьезно ответил мастер.
... А через два месяца после этого разговора хоронили Александра Ивановича.
Духовой оркестр из воинской части похоронной музыкой разрывал сердца провожающих. Провожали в последний путь Человека с большой буквы. Он был эталоном командира и руко¬водителя. Оставил свой след и добрую память в душе каждого, кому пришлось повстречаться с ним на жизненном пути. Целый взвод солдат, выделенный для прощального салюта, под коман¬ду старшего лейтенанта произвел троекратный залп. И десятки людей старались пробиться к вырытой могиле, дабы бросить горсть земли на гроб с телом покойного, чтобы мать сырая зем¬ля была ему пухом.
К сорока дням после смерти воинская часть установила на могиле мраморный памятник с выгравированной фотографией Александра Ивановича и металлическую оградку могилы.
Спи спокойно, добрый Человек!
Рано ты ушел, не дожив до гражданского пенсионного воз¬раста четырех лет. Царство тебе небесное!
* * *
Баня по-черному
В первый отпуск Иван с Валей ехали вместе до станции Ру¬заевка Куйбышевской железной дороги. Иван уехал дальше на Харьков, а у Вали была пересадка на разъезд Денискино. Разъ¬езд представлял собой небольшую станцию, где разъезжались поезда с двухпутки на однопутку. Небольшой поселок в сотню дворов утопал в вековом лиственном лесу. Жители обслуживали предприятия, что были в поселке: «Сельхозтехника», «Заготскот» и «Леспромхоз». «Леспромхоз» был основным.
Каждый день, с утра до ночи, на эстакаде грузили лес в то¬варные вагоны. Вокруг разъезда расположились села: Дениски¬но, Клявлино, Кузьминовка, Каменка.
В свое время Валя и ее сверстники ходили в школу в Ка¬менку. Село было большое, в нем преобладали татары. Вообще и на разъезде, и в окружных селах жили русские, татары, морд¬ва, чуваши. Жили дружно, не испытывая никакой национальной розни и неприязни.
Многодетная семья Дубровиных жила в рубленом деревян¬ном домике-пятистенке, который построил после войны дед Се¬мен. Дед работал заведующим лесоскладом в «Леспромхозе». Иван Семенович, отец Вали, возвратился с войны больным, и вся тяжесть строительства дома легла на плечи деда Семена и снохи, матери Вали, Александры Лукьяновны. Александра была на сносях вторым ребенком, но кто тогда обращал на это внима¬ние. Ворочала бревна вместе со свекром, грузила их на телегу и доставляла к месту стройки. Только благодаря ее недюжинному здоровью и мужицкой хватке, она в 1948 году благополучно разродилась мальчиком, которого назвали Виктором.
Шура работала в «Заготскоте». Иван Семенович работал лесником в местном лесничестве. На хрупкие плечи и ручки се¬милетней Вали легли все заботы няньки за младшим братиком.
В глубинной России, как и в Сибири, было в традиции со¬оружать высокие входные пороги и низкие притолоки дверей, видимо для сохранения тепла в доме. Вале запомнилось на всю жизнь, как она, сама еще девчушка, тащила братика, уже буту¬за, через порог и уронила. Витя ушибся и ревел неимоверно. На плач со двора прибежала мама и наказала старшенькую за неуклюжесть. Теперь уже они ревели вдвоем, а мама их успока¬ивала.
Александра Лукьяновна была статной красавицей, женщи¬ной большого ума и глубокой мудрости. С возрастом даже со¬седские мужики в делах нередко прибегали к ее совету. Споря между собой о чем-либо и не находя компромисса, часто прибе¬гали к решению:
– Как тетя Шура скажет, так и будет.
На разъезде Александра Лукьяновна пользовалась глубо¬ким уважением и широким авторитетом. Она была авторитетным лидером и на работе, и дома. Тащила тяжелый многодетный воз на своих плечах.
Иван Семенович уже давно смирился и признал главенство супруги в семейной жизни.
... Иван с Валей договорились, что он три недели отпуска пробудет дома, а на последнюю неделю приедет к ней в Денис¬кино с тем, чтобы познакомиться с ее родителями и родственни¬ками. Хотя было еще тепло, но нередко перепадали дожди.
Валя вышла к поезду встречать Ивана в резиновых сапож¬ках. Изба Дубровиных, как и соседние, стояла на взгорке. От станции нужно было пройти через луговую ложбину, чтобы до¬браться до односторонней улицы. За избами по взгорку начина¬лись огороды. За ними сплошной стеной стоял лиственный лес.
Тесть и теща встретили зятя, мужа своей старшей дочери, очень приветливо. Особенно расстаралась теща. По случаю знаком¬ства приехали из города Инзы Ульяновской области Валины тет¬ки, тетя Таня и тетя Нюра. Иван смущался. Ему было неудобно. Он не привык, чтобы ему уделяли столько внимания.
Но гости гостями, а жизнь требовала свое. По плану роди¬телей в лесу, на выделенном участке, надо было скосить отаву, чтобы дополнительно заготовить на зиму сена корове, баранам и козам. Хозяйство Иван Семенович и Александра Лукьяновна держали большое.
Да и как иначе. Семья большая. Три брата у Вали, две сестры, и все еще школьники.
Александра Лукьяновна была старше Ивана всего на сем¬надцать лет.
Иван Семенович спозаранку взял лошадь в лесничестве, запряженную в дроги. Погрузили косы, вилы, грабли, провизию. Теща завозражала было, чтобы Иван с Валей ехали на сенокос, но Иван сказал:
– Я вырос в селе, правда, уже лет семь, как косу в руки не брал, но не забыл крестьянского труда. Так, что, мама, не воз¬ражайте.
Ну, конечно, после того, как зять назвал тещу мамой, Алек¬сандра Лукьяновна расцвела и только довольно улыбалась. Ва¬ля осталась дома готовить обед и ужин для домочадцев.
По лесной дороге углубились в лес километра на четыре. Небольшой уклон вывел на большую поляну, густо заросшую обильным разнотравьем. Иван Семенович распряг лошадь, по¬водом привязал ее к дрогам. Косари разобрали косы. Теще и Вите достались семиручки. Иван взял девятиручку. Иван Семе-нович не косил, у него разболелся желудок.
– Ну, начинайте, а я присмотрюсь, – сказал Иван.
Теща с сыном прошли первую ручку. Ручки были узенькие, валки покосов жиденькие. Когда мать и Виктор возвратились к изначальной точке покоса, Иван встретил их любимыми стихами Николая Кольцова:
«У меня ль плечо шире дедова,
Грудь высокая моей матушки,
На лице моем кровь отцовская,
Как возьму косу, как пойду косить,
Ты коси, коса, пока есть роса,
Роса долой, косарь домой!», – закончил Иван, укорачивая стих. Встал к покосу и погнал свою ручку. Она у не¬го получалась, как две предыдущие по ширине. Валок скошен¬ной травы в два раза толще.
Теща только довольно улыбалась и говорила сыну:
– Учись, Витя.
За первый день, стараясь угодить теще и показать, что не лыком шит, Иван выложился до изнеможения.
Александра Лукьяновна, мудрая женщина, видя, что он валится от усталости, вежливо осадила его пыл:
– Зятек, ты что больше не собираешься к нам приезжать?
– Почему? – спросил Иван.
– Тогда зачем так разрываешься? – спросила теща. – Работа, она, знаешь, была и будет. Нельзя же ее делать во вред своему здоровью.
На второй день он косил уже с меньшим запалом. На третий день, по настоянию тещи, он остался дома и к вечеру с Толей и Колей, меньшими братьями Вали, топил баню. В русских деревнях баня была в каждом хозяйстве. Топилась обычно по-черному. То есть, вытяжки из топки не было. Дым выходил через открытую дверь и маленькое оконце. Топка обложена камнями, пашыла жарким огнем. К приезду косарей вода в емкости над топкой кипела. Рядом стоял чан, наполненный холодной водой. С тыльной стороны были устроены полок, три широ кие деревянные лавки, поднимающиеся ярусом к потолку, считалось, да и не зря, что для здоровья лучшего нет, чем русская баня по-черному. В предбаннике были по периметру устроены топчаны, где можно было раздеться да отдохнуть после первого жаркого захода в парилке. Горячий пар, поднимавшийся к потолку от каменки, политой холодной водой, был настолько жгуч, что голова и уши не выдерживали, поэтому любители забраться на верхний полок и похлестаться березовым веником, нередко одевали шапку-ушанку. Ощущение после парилки такое, что вроде скинул половину веса тела. В зимнее время любители русской бани нагишом, выскочив из парилки, ныряли в снег, а потом снова в парилку. Таким образом, выгоняли из своего тела любую хворь. Баня топилась каждую субботу. Поочередно, сна¬чала мылись и парились мужики, а потом женщины. Ну, и как водится, традиционно, после бани крепкий горячий чай из само¬вара, и по Суворовскому закону – кальсоны продай, а сто граммов выпей.
Но Иван в этом случае подкачал. Он парился с большим удовольствием. Виктор отхлестал его березовым веником, и он познал истинную суть преимущества русской бани. А вот с не¬привычки угорел. У него разболелась голова, его тошнило. Он сидел на скамейке во дворе под забором и чувствовал себя со¬всем неважно. Уже и женщины помылись, а он все сидел и не хотел идти в дом. Теща переживала, то и дело, выбегая к нему Валя не отходила от него.
Решительная тетя Таня сказала:
– Сейчас, Ваня, я тебя вылечу, – и ушла в дом.
Вскоре вернулась. В руках нее была тарелка с закуской и стакан, до половины наполненный водкой. Увидев все это, Иван отрицательно замотал головой.
– Пей, я сказала, и все как рукой снимет, – приказала тетя Таня.
Иван, пересиливая себя, выпил и закусил соленым огурчиком с колбасой. Вскоре почувствовал облегчение. Тошнить перестало, затем ушла головная боль.
Женщины не отходили. Ивану было неудобно, что он невольно заставил их уделять ему столько внимания. Через некоторое время, видя, что он повеселел, тетя Таня спросила:
– Ну, как?
Иван, чтобы устранить неловкость положения, перефрази¬руя слова Варшавянки, пропел:
«Снова мы в бой пойдем.
И мы за вами.
И как один умрем!
Мы не туда попали!»
Женщины начали смеяться, радуясь, что «лекарство» по¬могло. Из дома вышел Иван Семенович. Подойдя к объекту об¬щего внимания, спросил:
– Иван Васильевич, к присяге после бани готов?
– Так точно, командир! - в тон тестю ответил Иван.
– Тогда все за стол! – скомандовал Иван Семенович.
«Лечение « продолжалось.
... Спустя многие десятилетия, когда давно уже не было Ивана Семеновича, а Александру Лукьяновне было девяносто три, Иван посвятит ей свое стихотворение.
ТЕЩЕ.
Красивая, статная женщина,
Не знавшая счастья в быту
С жизнью любовью повенчана,
Не зная свою красоту.
Сколько грез понапрасну утраченных?
Сколько слез Ваших пролито в ночь?
Беспощадной Судьбой раскулаченных
Родителей младшая дочь.
Горем памятной девичьей юности,
А потом многодетная мать,
Но безграмотной женщине мудрости
Не пристало в Судьбе занимать.
За жестокость Судьба устыдилась
И за годы, что горем полны,
Вам на радость домой возвратила
Живым мужа с проклятой войны.
Где то солнышко в жизни ненастья?
Только Мать это может понять
Полноту материнского счастья,
Подвиг Ваш – семерых нарожать!
Мне так хочется с Вами попроще
Быть всегда и сказать, не тая:
Будь здорова, любимая Теща,
И вторая Мама моя!
Пикник
К Ивану Васильевичу и Валентине Ивановне погостить приехала тетя Надя. Молодые были очень рады ее видеть. Тетя Надя рассказала о переменах, происшедших в Пахта-Арале со времени их отъезда, а они ей о житье-бытье в Сары-Агаче.
Как-то Иван сказал Грише:
Григорий Дмитриевич, ты не задумывался над тем, что мы с тобой своим женам и семьям уделяем очень мало внимания На первом плане у нас работа. Это понятно, и от этого никуда не денешься. То мы с группой на практике, то мы оказываем помощь колхозам и совхозам, а семейного отдыха никакого. Да вай воспользуемся случаем приезда тети Нади и устроим Вале и Наташе праздник.
– Какой? – спросил Гриша, – что ты имеешь ввиду?
– Давай научим их ездить на мотоциклах.
– А что, – загорелся идеей Гриша. – Можно на стадионе, никто не мешает и площадь большая.
– Ну, все, договорились, – сказал Иван. – Завтра воскресе¬нье, выходной. Вот и подарим его нашим женам.
... На второй день, после завтрака, мужчины во дворе под урюком собрали свои семьи.
– Что вы еще задумали? – спросила Валя.
– Валя, мужья приготовили нам сюрприз, – сказала Наташа.
– У-у..., проболтался, – укоризненно сказал Иван Грише.
Гриша засмеялся и обратился к тете Наде:
– Надежда Лукьяновна, Вы, пожалуйста, побудьте с детьми, а мы украдем у Вас наших жен на полдня.
– Хорошо, – согласилась тетя Надя.
– Поехали! – скомандовал Иван.
Мужчины завели мотоциклы, усадили на них женщин и двинулись к стадиону. Стадион был расположен ниже улицы Школьной метров за триста и тоже звался Школьным. Им поль¬зовались только школьники. Основной был в центре города.
За полчаса и Наташа, и Валя освоили технику управления мотоциклом. Они ездили по большому кругу стадиона, переклю¬чая передачи с низшей на высшую и обратно. Мужчины стояли по центру и делали женщинам замечания, когда те допускали ошибки в вождении.
Женщинам так понравилось водить мотоцикл, что они ни¬как не хотели останавливаться.
– Да поймите, девчата! – кричали им вслед Гриша с Иваном, – двигатели уже перегрелись! Скорость-то небольшая!
Наконец их остановили. Глаза их блестели от радости и удовольствия. Перебивая друг друга, они захлебываясь, обме¬нивались впечатлениями.
Иван с Гришей тоже были довольны и только посмеивались, слушая жен.
Домой возвратились на душевном подъеме. Вместе пообе¬дали. Разговорам не было конца. После обеда мужчины вышли во двор. Иван покурить, а Гриша за компанию, он не курил. Гриша спросил:
– А тетя Надя еще долго будет у вас?
– Да кто его знает, – ответил Иван, – не будешь же ее спрашивать, еще обидится, но постараемся задержать, она ведь на пенсии. Да и Вале помощь и радость от общения. А почему ты спрашиваешь?
– Понимаешь, я тут подумал, что хорошо было бы на сле¬дующий выходной организовать вылазку на природу, так ска¬зать, устроить пикник.
– И далеко? – спросил Иван.
– Да нет, на Кара-Су.
Кара-Су, в переводе с казахского, Черная вода. Кара-Су протекала через весь город. Это была даже не речка, а быстрый небольшой ручей, в несоответствии со своим названием, с хо¬лодной прозрачной до голубизны водой. У горожан были свои излюбленные места отдыха, где были мелкие заводи, раздолье для детей. Но какой отдых с детьми? А родители были еще так молоды.
Тетя Надя засобиралась было домой в Дзержинку, но Иван с Валей уговорили ее остаться еще на недельку.
В субботу Иван вырвался пораньше с работы и предложил жене покататься на мотоцикле. Валя с радостью согласилась.
Они поехали по направлению к Минводам. Минеральные воды, местный курорт, в тридцати пяти километрах от Ташкента.
Полупустынная, отлично асфальтированная дорога стели¬лась серой лентой под колеса «Ковровца». Иван решил попро¬бовать, на что способен его верный конь. На обочине мелькали пирамидальные тополя, заросли карагача. Валя, сидя сзади, об- хватив мужа руками, тесно прижалась к его спине и повизгивала от скорости. Стрелка спидометра показывала скорость сто де¬сять километров в час. Двигатель на высоких оборотах, ста¬бильно урча, пел свою песню. Перекрывая шум в ушах, Валя прокричала Ивану на ухо:
– Ваня, не надо, не дай Бог чего, разобьемся, Василек останется сиротой!
Иван сбавил скорость. У въезда в город, где стояли краси¬вые белые колонны, подпирая арку, они развернулись и поеха¬ли в обратном направлении. По узким улочкам старого города. В Ташкенте Иван, сам того не замечая, превысил скорость. Сто¬явший на обочине перекрестка патруль ГАИ погрозил ему кула¬ком, но не остановил. Валя приветственно помахала патрулю рукой, потом Иван шутил:
– Ты своей красотой ошеломила узбеков-автоинспекторов, и они не остановили меня.
– Да ну, тебя выдумщик, – смеялась Валя.
... В воскресенье, собрав сумки со снедью, Иван с Валей Гриша и Наташа пошли на Кара Су. Выбрали безлюдное место Кругом были небольшие валуны, но оба берега ручья покрывала трава изумрудной зеленью. Здесь никто не купался, а им хотелось уединения. Женщины разделись. Они были в закрытых купальниках.
Мужчины были в трусах. Гриша красовался в белых шелковых. Вошли в воду. Вода была холодной, но манила к себе голубой прозрачностью. Небольшая заводь, с дном, покрытым мелкой галькой, была глубиной чуть больше, чем по пояс. Жен¬щины повизгивали, приседая в заводи. Мужчины барахтались рядом с ними. Замерзнув, все вышли на берег к расстеленному на лужайке одеялу. Иван сначала не придал значения тому, че¬го женщины, сдерживая себя, прыскают от смеха. Взглянув на Гришу и сам рассмеялся. Белые трусы Гриши, промокнув, стали полупрозрачными. У него ниже пояса, между ног, вырисовыва¬лось темное пятно в виде темного треугольника вершиной кни¬зу. Иван тоже начал смеяться, а Гриша никак не мог понять, над чем смеются остальные. Наконец, видя недоумение мужа, сме¬ясь, Наташа сказала:
– Гриша, посмотри на свои трусы.
Гриша опустил взор долу, и сам расхохотался. Теперь уже откровенно хохотали все. Иван, как всегда, впадая в крайности, сказал:
– Гриша, раз на то пошло, снимай трусы, мы посмотрим, с чем ты к девкам ходишь.
Снова общий хохот, а Валя, смеясь, колотила Ивана по спине кулаками, и приговаривала:
– Ну, ты как всегда, не можешь без крайностей.
Выпили, закусили. В общем, пикник удался на славу. Потом долго еще вспоминали вылазку на природу.
Землетрясение
Иван Васильевич был с группой на уборке хлопка в колхозе имени Чапаева, в тридцати километрах от районного центра. После трудового дня, поужинав, учащиеся окружили мастера. Разговор шел на вольные темы. Учащиеся задавали вопросы, мастер отвечал на них, стараясь, чтобы каждому было понятно. Иван Васильевич сидел на низенькой скамеечке, невдалеке от общежития. Учащиеся расположились перед ним, кто просто на земле, кто на скамейках. Солнце уже ушло за горизонт, наступили сумерки. Беседа была очень интересной, и никто из группы не хотел уходить на отдых.
Вдруг все почувствовали какой-то сильный толчок снизу. Все замолчали, переглядываясь между собой. Через небольшой интервал времени последовал второй толчок, и тут же третий. Земля под ногами закачалась из стороны в сторону. Все вопрошающе уставились на мастера.
– Спокойно, - сказал Иван Васильевич. – Не знаю определенно, но это, наверное, землетрясение. Староста! Соберите людей, пока в общежитие не заходить. Выждать. Если не будет продолжаться, можно будет идти спать. Я поехал в город выяснить обстановку.
Пока шел к мотоциклу, последовало еще два толчка.
Иван гнал мотоцикл на средней скорости шестьдесят-семьдесят километров в час. Свет фары хорошо освещал дорогу. При очередном толчке и последующим за ним колебанием почвы, ему показалось, что дорога впереди вздымается волнами, потому что двигатель мотоцикла непроизвольно то убавлял, то увеличивал обороты, преодолевая их. Может быть, ему это просто
казалось.
Прибыв домой, Иван прислонил мотоцикл к урюку, вбежал в дом. Его встретила встревоженная Валя.
– Слава Богу, вы живы, здоровы, – сказал Иван.
Прибежала взволнованная Наташа.
– Ваня, где Гриша?
– Не знаю, Наташа, знаю только то, что его с группой направили на уборку хлопка в колхоз имени Алишера-Навои.
– Как Василек? – спросил жену Иван.
– Посмотри сам, – сказала Валя.
Иван подошел к кроватке. Сынок мирно спал, посапывая носиком. Во дворе заурчал двигатель мотоцикла и затем заглох.
– Ну, вот и Гриша, – сказал Наташе Иван, – а ты пережива¬ла.
Наташа выбежала встречать мужа.
Валя стала собирать ужин, когда снова затрясло. Сначала троекратный мощный толчок снизу, потом заколебались стены дома. Дверца буфета раскрылась. Оттуда посыпалась посуда. Лампочка, висевшая на длинном шнуре под потолком, колеба¬лась из стороны в сторону. Иван быстро наклонился над кроват¬кой сына. Подумал, если вдруг дом рухнет, то может хоть ребе¬нок останется жив, прикрытый его телом.
В шесть утра следующего дня по радио объявили, что в Ташкенте произошло землетрясение силой в восемь баллов по шкале Рихтера. Эпицентр находился в горах, неподалеку от го¬рода. Пострадали многоэтажки в старом городе, сложенные из кирпича-сырца. Есть жертвы. Глинобитные дома из паксы вы-держали. Правительство просит всех жителей соблюдать спокойствие. Поисково-спасательные отряды разбирают завалы. Всем нуждающимся оказана медицинская помощь, организованы строительные отряды из Советских республик, которые буду отстраивать город. Стихии надо противопоставлять мужество, выдержку, спокойствие. Никакой паники. Советские люди свои: братьев в беде не бросают.
Ташкент еще трясло, а уже наперекор стихии вырастали новые корпуса зданий. Многоэтажки на антигравитационных подушках.
Жизнь продолжалась.
... На приусадебном участке дома было восемь вишен. Они каждый год давали урожай сочных ягод. Иван очень любил вишневое варенье, и Валя всегда заготавливала его впрок.
Урожай винограда Гриша с Иваном сдавали заготовителям «Садвинтреста». Деньги небольшие, но не пропадать же ему. И еще Наташа готовила из него домашнее вино. Она умела его делать, и вино было очень вкусным. Соседи держали поросят, по десятку кур. Корм покупали на базаре. Привозили мотоциклами. У Гриши было двое поросят, все-таки семья, у Ивана один.
По соседству, в восьмом номере, жила семья иранца. Его жена, Фатима, мать восьмерых детей, не успевала с ними управляться. Он то где-то работал рабочим в строительной организации, то ездил в Иран. Семье внимания уделял мало, а выводке старшему было четырнадцать, а последней два годика. Дети вечно были полуголодные, ходили грязными. Валя очень жалела их и, готовя варенье с нового урожая, запасы прошлогоднего всегда отдавала Фатиме. Наташа тоже помогала соседке, чем могла. То банку, другую даст с соленьями, то десяток куриных яиц. Конечно, Фатима была очень благодарна соседям за поддержку. Ничем другим соседи помочь не могли. Семья бы¬ла мусульманской и свинины не ела. Не потому, что не хотела, а потому, что Аллах запретил. Аллах разрешал кушать у свиньи только одну половину, но за грехи вышиб из памяти мусульман, какую именно. И они теперь, чтобы не грешить, не ели никакой, и боялись свиней, как черт ладана. Даже при сварке, что в те далекие уже теперь времена, случалось довольно редко, они оскорбительно выражались «Ак кулак урус» – белоухий русский.
Так уж случилось, что в один из летних дней, то ли Гриша, давая утром корм поросятам, не закрыл дверку, где обитали в сарае белоухие, на засов, то ли Саша, который был на канику¬лах, давая подопечным зелень, забыл закрыть дверцу на засов, но только двое поросят, весом уже килограмм по тридцать- сорок, вырвались на свободу и пошли гулять по соседским ого¬родам. Когда восьмилетний Хабибула указал на них пальчиком маме, Фатима чуть в обморок не свалилась. Она наказала стар¬шему Ибрагиму бежать в школу, чтобы оттуда позвонили в учи¬лище и сообщили хозяину о происшедшем. Хорошо то, что Гри¬ша и Иван были в училище. Гриша сообщил Ивану. Иван сказал:
– Поехали! На коней и домой.
А беглецы тем временем, довольно похрюкивая, рыли гряд¬ки своими пятачками, с морковью, свеклой и капустой на огоро¬де Фатимы. Целый час понадобилось Грише, Ивану и Саше, что¬бы поймать самовольщиков и водворить их на постоянное место обитания. Повизгивая, они убегали то в виноградник, к арыку, то возвращались, увиливая от ловцов, к дому. Ибрагим выстроил всю свою команду на меже, чтобы поросята не прорвались на следующий соседский огород. Всякий раз, когда беглецы с виз¬гом пробегали мимо Хабибулы, он с восторгом кричал:
– Дядя! Дядя! Аккулак туда бежал! – и указывал пальчиком направление, где скрылся в винограднике беглец.
Наконец Грише удалось в падении поймать беглеца за зад¬нюю ногу. Тут же второго поймал Иван. Сопровождаемые режу¬щим слух визгом, они водворили самовольщиков в сарай. Потом не спеша осмотрели поле охоты. То, что из растений не было перерыто поросятами, было затоптано ловцами.
Гриша с Иваном, грязные от падений, успокаивали Фатиму.
– Фатима, – говорил Гриша, – не плачь. По осени я куплю тебе и морковь, и свеклу, и капусту.
Что, конечно, впоследствии и было сделано.
Вечером Саша, изображая в лицах и папу, и дядю Ваню, рассказывал маме и тете Вале о перипетиях ловли беглецов. И Наташа, и Валя смеялись до слез.
... А время шло. К концу лета Ивану неожиданно пришла повестка из райвоенкомата. Иван поехал. Военком, перелистывая послужной список личного дела, говорил:
– Так, Иван Васильевич! Здесь значится: военному делу ж обученный, прошел полугодичный карантинный срок в морском экипаже, город Поти, Грузинской ССР. Воинская специальность: специалист гусеничных и колесных тягачей. – Военком закрыл папку. – Придется Вас, Иван Васильевич, призвать в ряды Советской Армии на полгода.
– А потом что? – спросил Иван, – снова выдадут приписное свидетельство?
– Почему же? – ответил военком, – отслужите и получите военный билет.
– Я уже раз его получал.
– Видите ли, тогда через полгода Вы попали под сокраще¬ние личного состава войск.
– Товарищ подполковник, я не могу быть призванным, у ме¬ня маленький ребенок и нетрудоспособная мать.
– Ну, насколько известно с личного дела, мать с Вами не живет, а по Советскому законодательству освобождаются от призыва только те военнообязанные, у кого двое маленьких де¬тей.
– Есть еще одна причина.
– Какая же?
– Я увольняюсь с работы по семейным обстоятельствам. Я один сын у матери. Мы с женой уезжаем на Украину.
– А вот это уже аргумент, – живо откликнулся военком. – То¬гда так и запишем.
Иван возвратил повестку и взволнованный уехал домой.
Вечером состоялся семейный совет. Рассказав жене о своем визите в военкомат, Иван сказал Вале:
– Ну, вот, Валюша, и закончилась моя целинная Одиссея.
Помолчав, Валя сказала:
– Ваня, я не хочу никуда ехать.
– Я знаю, Валя, а что делать? Ты хочешь, чтобы меня при¬звали в армию?
– Нет, не хочу.
– То-то же. А без мужа ты хочешь остаться и оставить ребенка без отца?
– Конечно, нет.
– Значит, выход один: надо уезжать. Понимаешь? У меня нет выбора.
... Благо дело, Иван выпустил группу и был сейчас свобо¬ден, но две недели пришлось отработать. Да и хорошо. За эти две недели он несколько раз съездил в Ташкент, оформил на товарной станции двухтонный контейнер. Руководство училища отнеслось с пониманием, выделило автомашину. Вещи упакова¬ли и погрузили в контейнер, мотоцикл тоже. Иван купил билеты на самолет до Москвы.
Очень тепло распрощались с соседями. Иван сдал ключи от квартиры Грише, с тем, чтобы он сдал в училище.
И..., прощай Средняя Азия!
Эпилог
– Уважаемые граждане пассажиры! Наш самолет, лайнер ТУ-104, совершил посадку в аэропорту Внуково, столице нашей Родины, Москва. Сейчас подадут трап. Свой багаж Вы получите в багажном отделении аэровокзала. Экипаж самолета благода¬рит вас за приятное совместное путешествие. До свидания, счастливого пути!
Красивая стюардесса в летной униформе с голубой пилот¬кой чуточку набекрень, приветственно махнула рукой и скры¬лась за дверью пилотской кабины.
Техник открыл дверь салона и, стоя в стороне, внимательно следил за выгрузкой пассажиров.
В зале аэровокзала Иван сразу бросился к справочному бюро. Диспетчер объяснила, что улететь самолетом на Сумы можно только из аэропорта Шереметьево. Туда регулярно, после каждого прибывшего рейса, ходит автобус.
– Получайте багаж и следуйте автобусом в Шереметьево.
В Шереметьево прибыли к полудню. В ресторане аэровок¬зала пообедали. Ивана поразило то, что официантка молча под¬катила на колесиках высокое деревянное детское кресло.
– Пожалуйста, усадите ребенка в кресло. И вам и ему будет очень удобно, – сказала она.
– Спасибо, – поблагодарил Иван.
Самолет на Сумы улетал в четырнадцать часов. Тихоходный ИЛ-2 летел полтора часа. Его бросало то вниз в воздушные ямы, то он, натужно ревя, взбирался наверх, соблюдая за¬данную высоту полета.
С аэропорта до центра города добрались на троллейбусе. На автовокзале Иван нанял такси, двадцать первую «Волгу», и к шестнадцати тридцати уже выгрузились на выгоне перед родной хатой.
На шум мотора из калитки вышла мама, за ней младшая сестра Ивана, Галя. Растерянные от неожиданности, Иван не сообщил им о приезде, они стояли и молча смотрели на приезжих.
Отпустив такси, Иван шагнул к матери, обнял и поцеловал ее, затем сестру. У мамы по щекам текли слезы. Она вытирала их фартуком.
Иван взял Валю за руку. Подвел к маме и сказал:
– Мама, познакомьтесь, моя жена Валя, а это наш сын – Ваш внук Василек.
– Сын сидел на руках у мамы и внимательно рассматривал незнакомых ему людей.
– Ну, что ж, дети, пойдем в хату, – сказала мама, и пошли за ней в дом.
Уже после ужина и нескончаемых расспросов и разговоров Иван вышел во двор покурить. Постаревший Жучок, побалованный хозяином бутербродом с московской колбасой, радостно повизгивая, вилял хвостом и все старался всем телом прижаться к хозяину.
– Что, рад? – спросил его Иван.
Пес, визгнув, встал на задние лапы, положив передние на колени сидящего на крыльце хозяина.
– И я рад, – как бы отвечая псу, сказал Иван. – Наконец-то я дома, после десяти лет отсутствия.
Лучи предзакатного солнца высветили дворовые окна и неярко отразились в стеклах. Иван поднял голову. Солнце ласково улыбалось ему, предвещая новые маршруты свободного полета с ямами и ухабами на житейских перекрестках.
15.01.2016 г.
Немає коментарів:
Дописати коментар